Рассказ с последних Граней.

Рука художника
Человек на картине выгнулся дугой, вскидывая к небу руки, с которых капала кровь; она окрашивала алым холст на треснувшей раме, сломанную кисть и разбитую палитру. Похоже, круша их в бессильной ярости, художник разбил руки в кровь.
Все вокруг него казалось размытым – и лишь человек и инструменты были выписаны предельно четко, с поразительной реалистичностью.
Подпись под картиной гласила «Кризис творчества».
Эжени поправила тонкие очки, отступая на несколько шагов; она провела в галерее уже около часа, разглядывая разные полотна, но эта картина почему-то особенно привлекала внимание.
Может, потому что журналистка знала – это первое, что Поль Дефарж написал, вернувшись три года назад?
читать дальшеОна перебрала в памяти то, что знала о художнике – как он впервые стал выставлять картины за семь лет до несчастья, как быстро стал знаменит (и неудивительно)…
И как попал в аварию – то ли случайно, то ли подстроенную кем-то. Но в любом случае Дефарж оказался в больнице, очень сильно повредив руки; готовясь к интервью, Эжени разыскала врачей, и те уверенно заявляли – почти наверняка кисть сможет в лучшем случае только держать.
Но получилось иначе. Дефарж уехал куда-то лечиться; вернувшись, вновь принялся писать, так же блистательно, как и раньше. Хотя и слегка поменялся стиль – теперь картины славились удивительно тонкими линиями и точностью деталей.
И теперь он всегда носил перчатки, заявив, что после аварии боится вновь повредить пальцы. Даже и не здоровался ни с кем за руку.
– Вам нравится?
Эжени обернулась навстречу улыбке художника – удивительно обаятельной и теплой. Дефарж легко ладил с людьми, и славился мирным характером; теперь, встретившись с ним, девушка поняла, что это чистая правда.
– Да, – искренне ответила она. – Это ведь тут вы…
Девушка замялась; говорить «опробовали новую технику» не хотелось – звучало как-то донельзя искусственно, неприменимо к окружавшим ее сейчас картинам.
– Стал по-новому писать? – помог Дефарж. – Да, пожалуй… хотя тут получилось что-то вроде смешения прежнего и нового.
Он задумался на мгновение, коснувшись темной перчаткой такой же черной бородки и улыбнулся:
– Пограничное полотно.
– Действительно, – согласилась журналистка. Возникла пауза, и чтобы заполнить молчание, она поспешила назваться: – Я Эжени Корайль, мы договаривались о встрече.
– А, это вы? – весело удивился Дефарж. – Право же, по телефону ваш голос звучит совершенно иначе; поэтому я и предпочитаю всегда говорить лично.
Эжени кивнула, не зная, как на это можно ответить. Почему-то десяток разнообразных вопросов, которые она собиралась задать в первую очередь, мигом вылетел из головы.
Художник посмотрел на нее, и вновь усмехнулся:
– Не бойтесь. Я же обещал разговор? Значит, сможете спросить все, что хотите… и я отвечу что хочу.
Странным образом шутка действительно успокоила; мигом припомнилось все, что она собиралась спросить, и Эжени улыбнулась в ответ:
– Здесь?
– Пожалуй, тут не очень удобно… – после недолгого раздумья протянул Дефарж. – Давайте у меня; я предпочитаю беседовать в домашней обстановке. Да и статья у вас получится полнее.

За не очень долгую карьеру в журналистике Эжени уже видела несколько домов знаменитостей, но этот оказался меньше размерами и очень уютным. Как объяснил сам художник – «ну мне же должно хорошо работаться дома, правда?»
Два этажа, на втором – студия, которую Дефарж счел нужным показать в первую очередь. Но она-то как раз оправдала ожидания – просторная, светлая, с большими окнами, разбросанными всюду инструментами художника… такими же, как на той картине.
В центре комнаты на подрамнике стоял холст, аккуратно прикрытый тонкой тканью – видно, незаконченная работа.
Но разговаривать они стали, разумеется, не здесь, а внизу, в гостиной.
Для Эжени это было самое… тихое и уютное интервью, иначе не скажешь. Она сидела в мягком кресле напротив камина, положив на столик рядом диктофон, и просто по привычке делая пометки в блокноте; Дефарж неспешно ходил по комнате, и говорил, иногда делая глоток из бокала, наполненного легким вином (он предложил и Эжени, но она отказалась, решив, что внимание не стоит ничем отвлекать).
Ей очень хотелось задать вопрос – как же он смог снова работать после аварии? Но не решалась, опасаясь, что это будет уж чересчур нахально… а сам Поль (он еще в самом начале предложил называть его по имени) эту часть жизни изящно обходил.
А вот обо всем другом говорил охотно и подробно, с теплым юмором, умудряясь находить что-то смешное даже в, казалось бы, совсем мрачных временах.
Он говорил так же, как и рисовал – неспешно, спокойно, но очень выразительно. И эта речь увлекала за собой, заставляя не обращать внимания ни на что окружающее – только слушать, задавать вопросы, наслаждаться беседой…
Потому-то Эжени и не сразу заметила неправильность.
Дефарж стоял у камина, держа бокал в одной руке; вторую же опустил вниз.
Пальцы в перчатке почти касались огня – но художник, похоже, не чувствовал жара, даже не замечал его.
Эжени замерла; ручка застыла над листом блокнота.
Дефарж, заметив изумленный взгляд, бросил взгляд вниз и быстро отдернул руку от огня, но девушка уже осознала увиденное.
Художник со вздохом пожал плечами, отвечая на ее взгляд; Эжени коротким движением выключила диктофон и решительно спросила:
– Поль, что у вас с руками?
– Если я скажу, что просто очень толстокож, вы не поверите? – с надеждой спросил Дефарж, но девушка покачала головой.
Художник снова вздохнул, поставил бокал на каминную полку.
– Надо же, три года никто ничего не заподозрил, а вот так на полном пустяке и раскрылось…
И стянул перчатки.
Эжени не смогла сдержать изумленного возгласа: блики пламени в камине заиграли на полированной стали, скрывавшейся под черной тканью.
Протезы.
– Но… как? – только и смогла вымолвить журналистка. – Как же… как вы работаете?
– Руками – никак, – пожал плечами Дефарж, вновь надевая перчатки. Металл скрылся из виду, и девушке стало как-то легче. – Они хороши, но… для кисти не подходят. Я могу ее удержать, но никак не рисовать.
– Но, если вы…
– Нет-нет, – усмехнулся Поль, точно угадав невысказанный вопрос. – Это действительно мои картины. Никто другой к ним не прикасался.
– Тогда как?
Дефарж задумался, а потом протянул руку к столику слева – там, где стоял второй бокал и темная бутылка.
И на глазах Эжени пробка с легким хлопком выскочила; бутылка приподнялась в воздух, наполняя бокал жидким рубином. Спустя пару мгновений воспарил и бокал – чтобы, пролетев небольшое расстояние, опуститься на столик рядом с девушкой.
Та переводила взгляд с бокала на Дефаржа, не в силах вымолвить ни слова. Конечно, она знала, что существуют люди с… с такими способностями. Видела даже на экране. Но никогда не сталкивалась с ними, и не думала, что столкнется.
– По-моему, выпить вам все же стоит, – улыбнулся художник.
Журналистка отпила вино, не чувствуя вкуса, и выжидающе уставилась на Дефаржа. Тот легким движением взял свой бокал.
– У меня руки тогда действительно очень сильно пострадали; а когда покинул больницу – как выяснилось, началось заражение или что-то вроде этого… в общем, рекомендовали ампутацию. На это согласился мой кузен; я в то время… был не в состоянии принимать решения. В какой-то степени это спасло мне жизнь дважды – и от заражения, и потом… когда я был в таком отчаянии, что думал о самоубийстве. Но попробуйте наложить на себя руки, когда этих самых рук нет!
Он весело улыбнулся, словно и не говорил о самом страшном времени своей жизни.
– Для меня это был настоящий кризис – причем всего. Здоровья, жизни… даже творчества. Раньше у меня в голове кружились сотни образов, так и просившихся на холст, а тогда ощущал лишь пустоту. К счастью, я вовремя вспомнил совет одного моего доброго друга – не сдаваться никогда.
И я не сдался. И обнаружил у себя этот… думаю, лучше всего назвать даром. Случайно – когда машинально потянулся сдвинуть какую-то вещь, забыв об увечье… но сумел сдвинуть.
Я сумел его развить. Тяжелые предметы мне не под силу, но с легкостью поддается все обыденное – вот, пожалуйста, посуда, одежда… кисти.
– То есть теперь вы не держите кисть в руке, а левитируете ее? – уточнила Эжени.
– Да, – кивнул Дефарж. – Я очень удивился, когда понял, что даже лучше контролирую кисть таким образом; вот потому теперь мне и удаются столь тонкие детали, о которых раньше только мечтал.
Он неожиданно улыбнулся.
– А еще больше был удивлен, когда узнал, что похожее уже случилось, хотя не в жизни. В одном старом сериале… но там человек растратил дар на месть. Я же предпочитаю рисовать.
– И что, никто не знает?
– С десяток человек только. Мои помощники, близкие друзья… ну, конечно, еще тот врач, что ставил мне протезы и те, кто ампутировал…
– А они тоже молчат?
– А я им заплатил, – без малейшего смущения признался Дефарж. – Вреда от этого никакого, так что они согласились.
– Но почему вы это скрываете? Картины ведь ваши, причем теперь даже… – Эжени помедлила, подбирая подходящие слова, – даже не рукой написанные, а сердцем.
– Артур – это тот самый мой друг, – то же самое сказал, – рассмеялся Дефарж. – Но причина есть, причем довольно простая. Если не притвориться, что все по-прежнему, то на мои полотна будут смотреть не из-за них самих… а просто как на какую-то диковинку – смотрите, картины, нарисованные без помощи рук, особым даром! А я этого не хочу. По-моему, мои полотна заслуживают того, чтобы их оценивали за их собственные достоинства, правда?
– Да… – согласилась Эжени. И задумалась, пытаясь разобраться в чувствах, сейчас смешавшихся в ее собственной душе.
– Вы не хотите выдавать мою тайну, но журналистская привычка требует не упускать такую потрясающую историю, – безошибочно угадал ее мысли Поль, и девушка вспыхнула от смущения.
Дефарж же неспешно прошелся по комнате.
– Подкупить вас, как я понимаю, не выйдет… – задумчиво протянул он.
– Я не столь ценю деньги, – пожала плечами Эжени. – Но вы правы… я не хочу ничего рассказывать, но не уверена, смогу ли устоять.
Поль повернулся к девушке и ярко, озорно улыбнулся.
– Эжени, а хотите свой портрет?
– Что? – опешила она.
– Свой портрет, – повторил художник. – Кисти Поля Дефаржа… Хотите?
– Это такой способ подкупа? – с сомнением уточнила девушка, пытаясь сдержать искреннюю радость, поднявшуюся в душе.
– Считайте чем угодно, – рассмеялся Дефарж, – но я все равно собирался об этом попросить.
– Правда?
– При всех моих недостатках лгал я только об этом, – Поль выразительно поднял руки. – Так что – хотите портрет?
Эжени задумалась. А потом, весело улыбнувшись в ответ, ответила:
– Конечно!
24.06.2009 – 26.06.2009