Первая полноценная глава Вивенны. В конце появляются два главных тролля всего романа.


Вивенна, первое дитя Деделина, короля Идриса, смотрела на великий город Т’Телир. Это было самое уродливое место, какое она когда-либо видела.Вивенна, первое дитя Деделина, короля Идриса, смотрела на великий город Т’Телир. Это было самое уродливое место, какое она когда-либо видела.
Облаченные в невероятные цвета люди теснились на улицах, кричали, говорили, двигались, воняли, кашляли и сталкивались. Волосы Вивенны посветлели до седины, она натянула шаль, стараясь придерживаться образа пожилой женщины, который для себя выбрала. Ранее она опасалась, что будет выделяться. Опасения были беспочвенными – кто в такой суматохе может выделиться?
Тем не менее, лучше было бы вести себя осторожно. Она приехала в Т’Телир пару часов назад, чтобы спасти сестру, а не позволить себя похитить.
План был дерзким. Вивенна даже не верила, что он родился в ее сознании. И все же ее учили многому, а прежде всего простой идее – лидером может быть лишь тот, кто действует. Больше никто не собирался помочь Сири, так что этим должна была заняться Вивенна.
Она знала, что у нее не хватает опыта и надеялась, что это понимание удержит ее от слишком сильного безрассудства. Но у Вивенны имелось лучшее образование (в том числе и политическое), какое могла дать ее страна, и большая часть обучения была сосредоточена на жизни в Халландрене. Она была рьяной последовательницей Остра и всю жизнь старалась не выделяться. Она сможет спрятаться в огромном неорганизованном городе вроде Т’Телира.
А он был огромным. Вивенна запомнила карты, но они не подготовили ее к звуку, виду, запаху и цветам города в рыночный день. Даже на животных тут были яркие ленты.
Вивенна стояла у обочины дороги, укрывшись за зданием, покрытым трепещущими вымпелами. Прямо перед ней погонщик гнал к рыночной площади маленькую отару овец – и каждая была выкрашена в отдельный цвет.
«А разве это не испортит шерсть?» – кисло подумала Вивенна.
Разные цвета на животных так ужасно сочетались, что ей пришлось отвернуться.
«Бедная Сири, – подумала она. – Захваченная всем этим, запертая во Дворе Богов, вероятно, так подавленная, что она едва способна думать».
Вивенну учили противостоять ужасам Халландрена. Хотя цвета вызывали у нее тошноту, ей хватало стойкости их выносить. Как справится малышка Сири?
Стоя в тени огромной каменной статуи у здания, Вивенна нетерпеливо притопывала ногой.
«Ну где же он?» – подумала принцесса. Парлин никак не возвращался с разведки.
Ей оставалось только ждать.
Вивенна поглядела на статую рядом – на одну из знаменитых Д’Денир Келабрин. Большинство таких статуй изображали воинов во всевозможных позах; они стояли по всему городу с оружием и часто были одеты в яркую одежду. Согласно тому, чему ее учили, т’телирцы считали забавным одевать статуи. Говорили, что первые такие изваяния заказал Миротворец Благословенный – Вернувшийся, который взял власть в Халландрене в конце Всевойны. Число статуй росло с каждым годом – Вернувшиеся платили за новые изваяния, но их деньги, естественно, изымались у самого народа.
«Излишества и пустые траты», – подумала Вивенна, покачав головой.
Наконец она заметила приближающегося Парлина. Нахмурившись, Вивенна воззрилась на его смехотворный головной убор – он был похож на носок, только куда больше. Ярко-зеленая шапка свисала рядом с квадратным лицом и резко контрастировала с тускло-коричневой идрийской дорожной одеждой. Парлин был старше Вивенны лишь на несколько лет, он был высоким, но не худым. Принцесса знала его большую часть жизни; сын генерала Ярды практически вырос во дворце. До недавних пор он находился в лесу, охраняя северные перевалы или наблюдая за границей с Халландреном.
– Парлин? – спросила она при приближении парня, тщательно скрывая раздражение, не давая ему проявиться в голосе и волосах. – Что у тебя на голове?
– Шляпа, – ответил он с обычной лаконичностью. Парлин не был груб; он просто редко считал, что должен говорить много.
– Я вижу, что это шляпа, Парлин. Где ты ее достал?
– Человек на рынке сказал, что их все носят.
Вивенна вздохнула. Она ранее думала – стоит ли вести Парлина в город? Он был хорошим человеком, самым стойким и надежным, какого она знала. Но он знал только жизнь в лесу и на страже дальних форпостов. Город его, вероятно, ошеломил.
– Эта шляпа смехотворна, Парлин, – сказала Вивенна, не допуская в волосы рыжины. – И она тебя выделяет.
Парлин снял шляпу и засунул ее в карман. Более он ничего не сказал, но повернулся к проходящим толпам; похоже, они его нервировали так же, как и Вивенну… а может, и больше.
Но она была рада, что Парлин рядом. Он был среди немногих, кому Вивенна доверяла – о ком знала, что они бы не пошли к отцу; она знала, что привлекает Парлина. В юные годы он часто приносил ей из леса подарки, обычно – некое убитое им животное.
С точки зрения Парлина ничто так не доказывало привязанность, как нечто мертвое и истекающее кровью на столе.
– Странное место, – сказал Парлин. – Тут людей – как стада.
Он проводил взглядом проходившую мимо симпатичную халландренскую девушку. На девчонке, как и на большинстве женщин Т’Телира, было мало что надето. Разрез блузы уходил изрядно ниже шеи, юбки кончались выше колен; некоторые женщины даже носили штаны, как мужчины.
– Что ты узнал на рынке? – спросила она, снова притягивая внимание Парлина.
– Здесь много идрийцев, – ответил он.
– Что? – вздрогнула Вивенна, забывшись и показав свое изумление.
– Идрийцев, – повторил Парлин. – На рынке. Некоторые продавали вещи; многие казались просто рабочими. Я за ними наблюдал.
Вивенна нахмурилась, сложив руки на груди.
– А ресторан? – спросила она. – Ты его разведал, как я просила?
Он кивнул.
– Кажется чистым. Странно, что люди едят то, что готовят незнакомцы.
– Там есть кто-нибудь подозрительный?
– А кто в этом городе «подозрительный»?
– Не знаю. Именно ты настоял на разведке.
– Всегда неплохо разведать землю при охоте. Меньше шансов спугнуть зверей.
– К несчастью, Парлин, – заметила Вивенна, – люди – не звери.
– Я знаю, – ответил он. – Звери ведут себя нормально.
Вивенна вздохнула. Однако она как раз заметила, что Парлин как минимум по одному пункту был прав – по улице рядом прошла группа идрийцев, и один из них толкал тележку, вероятно – с товарами. Соотечественников было легко отличить по приглушенным цветам одежды и легкому акценту в голосе. Вивенна удивилась тому, что они отправились торговать в такую даль; конечно, стоит признать, что в последнее время торговля в Идрисе не то чтобы цвела.
Она с неохотой закрыла глаза, набросила шаль, чтобы скрыть превращение и изменила цвет волос с седого на коричневый. Если в городе были иные идрийцы, то она вряд ли бы выделилась. Попытка притвориться старухой вызвала бы больше подозрений.
И все равно такая открытость казалась неверной. В Бевалисе ее бы мгновенно опознали… конечно, в Бевалисе жило лишь несколько тысяч людей. К огромному Т’Телиру надо было еще как следует приспособиться.
Она жестом позвала Парлина и, стиснув зубы, влилась в толпу, начав пробираться к рынку.
Все дело было во внутреннем море. Т’Телир был огромным портом, и центром торговли – он продавал краски, сделанные из «слез Эдгли», местного цветка. Вивенна видела свидетельства тому повсюду: экзотические шелка и одежда, смуглые торговцы из Тедраделя, связывавшие длинные черные бороды в цилиндры кожаными шнурами. Свежая еда из городов на побережье.
В Идрисе население было распределено по фермам и приграничью. В Халландрене – контролировавшем около трети побережья – все было иначе. Здесь люди могли расцветать. Расти.
Бросаться в глаза.
Вдалеке Вивенна различила плато, где находился Двор Богов, самое нечестивое место под цветным взором Остра. За этими стенами стоял ужасный дворец Короля-Бога, и там томилась Сири, пленница самого Сесеброна.
Вивенна понимала логику отцовского решения. Просто политически старшая дочь была ценнее для Идриса. Если война была неизбежна, то было логично отправить менее ценную дочь и выиграть время.
Но у Вивенны не получалось считать Сири «менее полезной». Она была общительной и всегда улыбалась, когда другие мрачнели. Именно она приносила подарки, когда их никто не ждал. Она могла взбесить, но была невинной. Она была младшей сестренкой Вивенны, и кто-то должен был за ней присмотреть.
Король-Бог потребует наследника. И это должно было стать обязанностью Вивенны, ее жертвой за народ. Она была готова и хотела этого. Для Сири казалось неправильным пойти на нечто столь ужасное.
Отец принял решение – лучшее для Идриса. Вивенна приняла собственное. Если будет война, то она хотела бы вытащить сестру из города в тот момент, когда здесь станет опасно. Собственно, Вивенна чувствовала, что должен быть способ спасти Сири до войны – обмануть халландренцев, заставить их посчитать Сири умершей. Нечто, что спасет сестру, но не спровоцирует конфликт.
На такое ее отец никак не мог согласиться – так что она ему просто не сказала. Пусть лучше он сможет в случае чего искренне отрицать любое свое участие.
Вивенна ступала по улице, опустив глаза и стараясь не привлекать к себе внимания. Покинуть Идрис оказалось удивительно легко. Кто бы ожидал такого рискованного шага от Вивенны – которая всегда вела себя безупречно? Никто ничего не заподозрил, когда она попросила о еде и припасах, сказав, что хочет подготовить запасы на черный день. Никто не засомневался, когда она предложила экспедицию к границам, дабы собрать важные коренья – что должно было прикрыть несколько первых недель ее отсутствия.
Парлина оказалось довольно просто убедить. Он ей верил (может, и чрезмерно) и прекрасно знал дороги и тропы, ведущие в Халландрен. Год назад, будучи на разведке, он почти добрался до городских стен. С помощью Парлина Вивенна связалась с его друзьями – тоже лесниками; они вошли в «экспедицию» и защищали ее. Этим утром оставшихся она отправила назад. В городе от них будет мало пользы, и она уже договорилась о защите с иными союзниками. Друзья Парлина доставят весть отцу – он уже услышит о случившемся. До ухода Вивенна велела служанке доставить письмо; если посчитать дни, то выходило, что его вручат как раз этим вечером.
Вивенна не знала, как отреагирует ее отец. Может, он тайно пошлет солдат, чтобы забрать ее. Может, не станет ей мешать. Она предупредила, что если увидит, что ее ищут идрийские солдаты, то просто отправится ко Двору Богов, объяснит ошибку и обменяет себя на сестру.
Вивенна искренне надеялась, что этого делать не придется. Королю-Богу нельзя было верить; он мог бы захватить Вивенну и удержать Сири, получив для развлечений двух принцесс вместо одной.
«Не думай об этом», – приказала себе девушка, натягивая шаль поглубже, невзирая на жару.
Лучше найти иной способ.
Первый шаг – отыскать Лемекса, главного шпиона отца в Халландрене. Вивенна несколько раз переписывалась с ним; отец хотел, чтобы она познакомилась с его лучшим разведчиком в Т’Телире, и теперь его прозорливость сработала против него же. Лемекс знал Вивенну и ему сказали повиноваться ее приказам. В день ухода из Идриса она послала шпиону письмо, и посланец менял лошадей, чтобы доставить его побыстрее. Если послание добралось, то шпион встретит ее в нужно ресторане.
План выглядел толково. Она подготовилась.
И почему тогда, войдя на рынок, она была так оглушена?
Вивенна замерла неподвижно, чувствуя себя камнем в потоке людей, устремившихся по улице. Перед ней было огромное пространство, занятое палатками, загонами, зданиями и людьми. Здесь не было брусчатки – лишь земля и песок, иногда - трава, и здания, казалось, были воздвигнуты случайно, без размышлений и расчетов. «Улицы» получались там, куда стремились люди. Торговцы громко зазывали к своему товару, на ветру плескались знамена, артисты призывали посмотреть на них. Здесь царила оргия цвета и движения.
– Оу, – тихо сказал Парлин.
Вивенна повернулась к нему, стряхивая изумление.
– Ты же здесь только что был.
– Да, – ответил Парлин; глаза его слегка остекленели. – Снова оу.
Вивенна покачала головой.
– Идем к ресторану.
– Сюда, – кивнул Парлин.
Вивенна с раздражением последовала за ним. Это был Халландрен, она должна испытывать отвращение, а не изумленное потрясение. Но зрелище ее столь ошеломило, что трудно было чувствовать хоть что-то, кроме слабой тошноты. Вивенна и не думала, до какой степени она принимала прекрасную простоту Идриса как должное.
Среди этой могучей волны запахов, звуков и зрелищ знакомая фигура Парлина успокаивала. Иногда толпа становилась такой густой, что приходилось проталкиваться; иногда Вивенна чувствовала накатывающий страх, когда ее стискивали грязные, отвратительно яркие тела. К счастью, ресторан был недалеко, и они добрались как раз тогда, когда она была готова закричать просто от здешних излишеств.
На табличке у входа была изображена весело плывущая лодка. Если довериться идущим изнутри запахам, то она говорила о местном меню: о рыбе. Вивенна с трудом удержалась от тошноты; она несколько раз ела рыбу, готовясь к жизни в Халландрене. И так и не смогла ее полюбить.
Парлин вошел первым, мгновенно отступив в сторону и пригнувшись – почти по-волчьи, привыкая к полумраку. Вивенна назвала хозяину ложное имя Лемекса; хозяин оглядел Парлина, пожал плечами и провел их обоих к столикам у дальней стены помещения.
Вивенна села; несмотря на обучение, она все еще не была уверена в том, что надо делать в ресторане. Сам этот факт казался важным – что в Халландрене существуют такие места, кормящие не путешественников, а местных, которые не утруждаются приготовлением своей же пищи и обедами у себя дома.
Парлин не сел, остался стоять за ее креслом, наблюдая за комнатой. Сама принцесса чувствовала напряжение, у Парлина оно отражалось на лице.
– Вивенна, – тихо сказал он, наклоняясь к ней. – Волосы.
Она вздрогнула, осознав, что ее волосы посветлели, пока она с ужасом проталкивалась сквозь толпу. Не побелели – для этого она была слишком хорошо обучена – но стали светлее, словно их посыпали мукой.
Ощутив укол страха, Вивенна накинула на голову шаль и отвернулась, когда владелец ресторана подошел взять заказ. На столе было нацарапано краткое меню; Парлин наконец сел, отвлекая внимание владельца от Вивенны.
«Ты можешь вынести, – твердо сказала она самой себе. – Ты большую часть жизни изучала Халландрен».
Волосы потемнели, снова став коричневыми. Изменение было достаточно легким, чтобы любой наблюдатель решил, что был обманут игрой света. Но Вивенна оставила шаль, чувствуя стыд. Один лишь поход по рынку – и она теряет контроль над собой?
«Подумай о Сири», – велела она себе, и эта мысль придала силу. Ее задание было импровизированным и безрассудным, но важным.
Снова успокоившись, она откинула шаль и подождала, пока Парлин выберет блюдо – из тушеной рыбы – а хозяин отойдет.
– Что теперь? – спросил Парлин.
– Подождем, – ответила Вивенна. – Письмом я велела Лемексу заходить в ресторан каждый полдень. Мы подождем его прихода.
Парлин нетерпеливо кивнул.
– В чем дело? – спокойно спросила Вивенна.
Он поглядел на дверь.
– Я не верю этому месту, Вивенна. Тут пахнет только телами и специями, и слышна только болтовня. Нет ветра, деревьев, рек, только… люди.
– Я знаю.
– Я хочу выйти, – сказал он.
– Что? – удивилась Вивенна. – Почему?
– Если ты в незнакомом месте, – неловко сказал Парлин, – надо с ним познакомиться.
Другого объяснения не последовало. Вивенна при одной мысли об одиночестве ощутила укол страха – но было бы недостойно потребовать, чтобы Парлин остался и ухаживал за ней.
– Обещаешь быть поблизости?
Он кивнул.
– Тогда иди.
Он так и сделал, покинул комнату. Парлин ступал не как халландренец – слишком текуче, слишком похоже на зверя на охоте.
«Вероятно, я должна была отправить его с остальными».
Но сама мысль о полном одиночестве ужасала. Ей был нужен хоть кто-то для поисков Лемекса. Она и так подвергалась опасности, войдя в город всего с одним стражем, даже таким умелым, как Парлин.
Но дело было сделано. Волноваться уже нет смысла.
Она сложила руки на столе и задумалась. В Идрисе план по спасению Сири казался проще; теперь Вивенна видела его истинное обличье. Ей как-то надо пробраться во Двор Богов и вывести оттуда сестру. Как вообще осуществить нечто такое дерзкое? Двор, несомненно, хорошо охраняется.
«У Лемекса будут планы, – сказала она самой себе. – Нам еще и не пришлось ничего делать. Я…»
За ее стол сел мужчина.
Он был одет менее цветисто, чем остальные халландренцы, и одежда была по большей части из коричневой кожи – хотя на нем и оказался примечательный красный жилет поверх всего. Это не был Лемекс; шпион был пожилым человеком возрастом за пятьдесят – у незнакомца же было длинное лицо и причесанные волосы, а на вид ему было не более тридцати пяти.
– Ненавижу работать наемником, – заявил незнакомец. – Знаете, почему?
Изумленная Вивенна застыла, слегка открыв рот.
– Предрассудки, – продолжил он. – Все остальные делают работу, требуют плату и их за это уважают – но не наемников. У нас дурная репутация просто из-за выполнения работы. Плюют ли на менестрелей, когда те принимают плату от богатейших клиентов? Чувствует ли вину пекарь, продав выпечку кому-то, а затем продав такую же выпечку его врагам?
Он смерил Вивенну взглядом.
– Нет. Только наемник виноват. Это нечестно, не правда ли?
– К-кто вы? – наконец смогла выдавить Вивенна. Она даже подскочила, когда с другой стороны от нее опустился еще один человек – объемистый, с пристегнутой за спиной дубиной. На дубине сидела птичка с ярким оперением.
– Я Дент, – сообщил первый незнакомец, энергично пожимая ей руку. – Это Тонк Фа.
– Рад знакомству, – отозвался Тонк Фа, схватив руку Вивенны, как только Дент ее выпустил.
– К несчастью, принцесса, – продолжил Дент, – мы пришли вас убить.

Сири проводит странную брачную ночь. Светопеснь троллит богиню.
(Blushweaver я пока оставил как "Румянец". "Прелестница" была второй, но "Прелестница Прекрасная" звучит каким-то маслом в квадрате.)


Дверь захлопнулась за спиной Сири.Дверь захлопнулась за спиной Сири.
В очаге слева рычало пламя, отбрасывавшее на комнату изменчивые оранжевые блики. Черные стены, казалось, поглощали свет, а по углам комнаты сгустились тени.
Облаченная в изысканное бархатное платье Сири замерла неподвижно, чувствуя как бьется сердце и выступает пот на лбу. Справа оказалась огромная кровать – с черными (в тон комнате) одеялами и простынями. Кровать была не занята. Сири вгляделась в темноту, и ее глаза привыкли к мраку.
Огонь затрещал, бросив отсвет на огромное троноподобное кресло у кровати. Там оказалась фигура в черной одежде и облаченная во тьму. Человек смотрел на Сири немигающим и мерцающим во тьме взглядом.
Сири задохнулась, мигом опустив глаза; ее сердце отчаянно забилось, когда она припомнила предупреждения Синепалого.
«Тут должна была быть Вивенна! – с отчаянием подумала Сири. – Я не справлюсь! Отец ошибся, послав меня!»
Она зажмурилась, задышала все чаще. С трудом разжала трясущиеся пальцы и нервно вцепилась в завязки на боку платья; руки были мокрыми от пота. Не слишком ли долго она раздевается? Он разъярится? Ее убьют еще до истечения первой ночи?
Может, это бы она и предпочла?
«Нет, – твердо подумала она. – Нет. Я должна это сделать. Ради Идриса. Ради полей и детей, которым я дарила цветы. Ради отца, Маб и всех других во дворце».
Сири наконец справилась с завязками и платье соскользнуло с удивительной легкостью – она запоздало поняла, что его и шили с расчетом на это. Она сбросила платье на пол и помедлила, глянув на нижнюю рубашку. Белая ткань сияла спектром цветов, словно попадавший на нее свет проходил сквозь призму; Сири вздрогнула, пытаясь понять, откуда взялась такая странность.
Но неважно. Она слишком нервничала, чтобы об этом думать.
Стиснув зубы, Сири заставила себя снять рубашку, оставшись обнаженной. Потом быстро опустилась на колени на холодном каменном полу и согнулась; стук сердца отдавался в ушах, когда Сири коснулась лбом пола.
Комната погрузилась в тишину, и ее нарушал лишь треск дров в очаге. В халландренской жаре огонь особо не требовался, но лишенная одежды Сири была за него благодарна.
Сири ждала; ее волосы полностью побелели, надменность и упрямство исчезли, и она была обнажена не только телом. Вот так все и закончилось – вся это ее «независимость», чувство свободы. Что бы она ни говорила и как бы ни чувствовала себя, ей пришлось склониться перед властью. Как и всем другим.
Она стиснула зубы, представляя как Король-Бог сидит там и смотрит на нее – покорную и нагую. Его самого Сири практически не видела, и лишь заметила размеры – на добрый фут выше чем любой известный ей человек; он превосходил других и по ширине плеч, и по сложению. Он был куда мощнее, чем низшие люди.
Он был Вернувшимся.
Само по себе Возвращение грехом не было. В конце концов, Вернувшиеся и в Идрисе появлялись. Но халландренцы поддерживали их жизнь, скармливая им души крестьян и каждый день вырывая у сотен людей Дыхание…
«Не думай об этом», – приказала себе Сири. И все же, как только она пыталась очистить разум, она вспоминала глаза Короля-Бога. Черные глаза, словно светившиеся в отсветах очага. Она чувствовала их взгляд, их внимание, столь же холодное, как и камни, на которых она преклонила колени.
Затрещал огонь. Синепалый сказал, что король постучит. Что если она пропустила стук? Сири даже не осмеливалась посмотреть; она уже раз встретилась с ним взглядом, пусть и случайно. Не надо было рисковать еще большим его недовольством; Сири лишь продолжала оставаться на коленях, оперевшись локтями о пол. Спина начала побаливать.
«Почему он ничего не делает?»
Она его не прельстила? Она не так красива, как он хотел бы, или он недоволен тем, что она посмотрела на него и слишком долго раздевалась? Кошмарная ирония – что если она его оскорбила именно тем, что пыталась вести себя не так легкомысленно, как всегда? Или что-то еще не так? Ему обещали старшую дочь идрийского короля, но прислали Сири. Он заметит разницу? Она для него есть?
Минуты текли, огонь пожирал поленья, и в комнате становилось темнее.
«Он играет со мной, – подумала Сири. – Заставляет ждать его каприза».
Вероятно, то, что ей пришлось оставаться в таком неудобном положении, было пояснением – кто тут у власти. Он возьмет ее тогда, когда сам пожелает, не раньше.
Сири стиснула зубы; время текло. Сколько она стоит на коленях? Может, час, может, дольше. И все же не было никакого звука – ни стука, ни кашля, ни даже шороха; от Короля-Бога не исходило ничего. Может, он ее испытывает, проверяя, сколько времени она так простоит. Может, она слишком много выдумывает. В любом случае Сири заставила себя оставаться неподвижной и чуть менять позу лишь при абсолютной необходимости.
Вивенну учили. Вивенна была уравновешенной и изящной. Но Сири всегда была упрямой. Стоило лишь глянуть на то, как регулярно она пропускала уроки и ускользала от обязанностей, чтобы оценить это качество. Со временем она переупрямила даже отца: он начал разрешать ей поступать как хочется, чтобы только сохранить рассудок.
И она продолжала ждать – обнаженная, освещенная светом углей – пока ночь длилась и длилась.

Фейерверки швырнули искры вверх, расцветив небо фонтаном света. Некоторые упали неподалеку от Светопесни, и разгорелись бешеным светом, а потом погасли.
Он расположился на кушетке под открытым небом, глядя на зрелище. Вокруг ждали слуги – с зонтиками, переносным лотком вин, нагретыми и охлажденными полотенцами (чтобы протереть лицо и ноги, если понадобится) и множеством других вещей, которые были совершенно обычны – для Светопесни.
Он наблюдал за фейерверками со сдержанным интересом. Мастера нервно сгрудились рядом; позади них виднелась группа менестрелей, которых Светопеснь позвал, но которых еще не просил выступить. При Дворе Богов всегда хватало тех, кто был готов развлечь Вернувшихся, но сегодня – в брачную ночь Короля-Бога – их стало гораздо больше.
Конечно, самого Сесеброна здесь не было. Такие праздники были ниже его достоинства.
Светопеснь поглядывал в сторону королевского дворца, строго высившегося над двором; в конце концов он лишь покачал головой и вернул свое внимание двору. Дворцы богов окружали его кольцом, и у каждого здания имелись свои двор и балкон вверху, обращенные к центру. Светопеснь сидел на некотором расстоянии от своего двора, на покрытом сочной травой огромном пространстве.
В воздух взвился новый фонтан огня, и по двору заметались тени. Светопеснь вздохнул и взял у слуги еще один фруктовый напиток. Ночь была полна приятной прохлады – достойна бога. Или богов. Светопеснь видел, что другие тоже празднуют перед своими дворцами. Группы исполнителей суетились у стен двора, ожидая возможности угодить кому-то из Вернувшихся.
Фонтан опал, и фейерверкеры обернулись к богу, с надеждой улыбаясь в свете факелов. Светопеснь кивнул с самым благожелательным выражением.
– Еще фейерверков, – сказал он. – Я очень доволен.
Три мастера возбужденно зашептались и поманили к себе помощников.
Они принялись за дело; в круг факелов вошла знакомая фигура. Лларимар, как и обычно, был облачен в одеяние священника; даже выходя в город (где он сейчас и должен был быть), он представлял Светопеснь и духовенство.
– Бегунок? – спросил Светопеснь, поднимаясь.
– Ваша светлость, – поклонился Лларимар. – Вам нравится праздник?
– Определенно. Ты разве не видишь, какой я праздный? Но ты-то что делаешь при дворе? Ты должен быть с семьей.
– Я просто хотел удостовериться, что все отвечает вашему вкусу.
Светопеснь потер лоб.
– У меня от тебя голова болит, Бегунок.
– У вас не может болеть голова, ваша светлость.
– Как ты мне часто напоминаешь, – отозвался Светопеснь. – Я полагаю, что пирушка за стенами Святой Тюрьмы так же чудесна, как и у нас?
Лларимар нахмурился, когда Светопеснь беспечно обругал божественное жилище.
– Праздник в городе потрясает, ваша светлость. В Т’Телире десятилетиями не случалось такого великого торжества.
– Вот я и повторю – тебе надо ему порадоваться.
– Я просто…
– Бегунок, – заметил Светопеснь, в упор поглядев на священника, – если что-то ты и можешь доверить мне сделать в одиночку – так это развлекаться. Я проведу – обещаю со всей серьезностью – время восхитительно хорошо, напьюсь до предела и буду смотреть, как эти добрые люди все поджигают. Иди к своей семье.
Лларимар помедлил, встал, поклонился и ушел.
«Этот человек, – подумал Светопеснь, потягивая фруктовый напиток, – слишком серьезно относится к работе».
Эта мысль позабавила Светопеснь, и он откинулся назад, наслаждаясь фейерверками. Однако вскоре его отвлекло приближение еще кое-кого… а точнее, очень важного кое-кого в сопровождении менее важных кое-кого. Светопеснь снова пригубил напиток.
Новоприбывшая была прекрасна – она, в конце концов, была богиней. Блестящие черные волосы, бледная кожа, роскошные изгибы тела. На ней было куда меньше одежды, чем на Светопесни, но так поступали многие богини. Тонкое одеяние из зелено-серебряного шелка имело разрезы по бокам, открывавшие бедра и ноги, а вырез был столь глубок, что оставлял воображению очень мало простора.
Румянец Прекрасная, богиня честности.
«А вот это уже интересно», – подумал Светопеснь, улыбнувшись самому себе.
За ней следовало порядка тридцати слуг, не считая верховной служительницы и шести младших священников. Фейерверкеры заметались, поняв, что им теперь придется очаровать уже два божества; их ученики принялись работать еще быстрее, устанавливая новые пламенные фонтаны. Несколько слуг Румянец поспешили вперед и поставили рядом на траву изысканную кушетку.
Румянец опустилась на кушетку с обычной для нее плавной грацией, скрестила совершенные ноги и улеглась на бок в соблазнительной, но при этом достойной позе. Так она смогла бы при желании повернуть голову к фейерверкам, но внимание богини было явно направлено на Светопеснь.
– Мой дорогой Светопеснь, – сказала она; слуга как раз приблизился и принес кисть винограда. – Ты разве не собираешься приветствовать меня?
«Ну, началось», – подумал Светопеснь.
– Моя дорогая Румянец, – сказал он, отставив кубок и соединив пальцы. – Зачем же мне поступать с тобой так грубо?
– Грубо? – весело переспросила она.
– Конечно. Ты определенно уделяешь серьезное внимание тому, чтобы тебя заметили… кстати, детали великолепны. У тебя косметика на бедрах?
Румянец улыбнулась, откусив виноградину.
– Немного краски. Узоры создали самые талантливые художники из числа моих священников.
– Мои им поздравления, – кивнул Светопеснь. – В любом случае, ты спросила, почему я тебя не приветствовал. Что ж, давай предположим, что я поступил так, как должен по твоему мнению. Что ты хотела, что бы я сделал при твоем приближении – излил восхищенные чувства?
– Естественно.
– Ты бы хотела, чтобы я указал, как ты ошеломляешь в этом платье?
– Я бы не отказалась.
– Упомянул, как твои завораживающие глаза сверкают при свете фейерверков подобно пылающим углям?
– Было бы неплохо.
– Рассказал про то, что твои губы так изысканно алы, что лишат дыхания любого мужчину, и все же заставят его сочинять прекраснейшие стихи каждый раз, как он вспоминает о тебе?
– Мне бы это польстило.
– И ты хотела бы, чтобы я вот так прореагировал?
– Ну конечно.
– Ну так к демонам это, женщина, – сказал Светопеснь, поднимая кубок. – Если я оглушен, заворожен и лишен дыхания – то как, к Призракам Калада, я могу тебя приветствовать? Я же должен по определению тупо смотреть.
Она рассмеялась:
– Что ж, вижу, сейчас ты явно отыскал язык.
– Ты удивишься, но он был у меня во рту, – отозвался Светопеснь. – Всегда забываю там посмотреть.
– А разве он и не должен быть там?
– Дорогая моя, – отозвался он, – разве ты меня плохо знаешь? Мой язык очень редко делает то, что от него ожидают.
Румянец улыбнулась; фейерверки снова распустились в воздухе. В пределах аур двух богов сразу цвета искр засияли по-настоящему ярко. Другие падали на землю слишком далеко от аур Дыхания, и казались тусклыми и слабыми – как будто их пламя было таким холодным и незначительным, что их можно было бы поднять и вышвырнуть.
Румянец отвернулась от зрелища.
– Но ты все же считаешь меня прекрасной?
– Конечно. Послушай, дорогая моя, ты определенно занимаешь прекрасный пост. Ты в буквальном смысле включена в определение этого слова – кажется, это даже у тебя где-то в титуле написано.
– Дорогой мой Светопеснь, мне определенно кажется, что ты смеешься надо мной.
– Я никогда не смеюсь над дамами, Румянец, – отозвался Светопеснь, снова поднимая напиток. – Смеяться над женщиной – все равно что пить слишком много вина. На какое-то время приятно, но похмелье кошмарное.
Румянец помедлила.
– Но у нас не бывает похмелья – мы не способны напиться.
– Не можем? – переспросил Светопеснь. – Так с какой радости я пью столько вина?
Румянец подняла бровь.
– Иногда, Светопеснь, – заметила она наконец, – я не знаю, когда ты ведешь себя серьезно, а когда – дурачишься.
– Ну, вот с этим я тебе могу легко помочь, – отозвался он. – Если когда-то заключишь, что я поступаю серьезно, то будь уверена – ты слишком стараешься вникнуть в проблему.
– Понимаю, – сказала она, переворачиваясь на кушетке так, чтобы оказаться на животе. Затем оперлась на локти, подчеркнув движением свою грудь; свет фейерверков засиял на обнаженной спине и заиграл цветными тенями между лопатками. – Что ж, тогда… Ты же признаешь, что я прекрасна и ошеломляюща. А не захочешь ли удалиться с праздника этим вечером? Найти… иное развлечение?
Светопеснь заколебался. Неспособность зачинать детей не мешала богам искать любовных развлечений, особенно с другими Вернувшимися. Собственно, насколько он мог понять, невозможность появления ребенка лишь поощряла свободу нравов двора в этой области. Многие боги брали в любовники смертных – у Румянец были несколько таких из числа ее священников. Развлечения со смертными в среде богов никогда не считались проявлением неверности.
Румянец гибко вытянулась на кушетке, приглашающе глядя на него. Светопеснь открыл было рот, но внезапно увидел перед собой… ее. Женщину из видения, из сновидений, ту, о которой сказал Лларимару. Кто она была?
Может, и никто. Вспышка прошлой жизни, а может, созданный подсознанием образ. Может быть, даже, если верить жрецам, некий пророческий символ. Это лицо не должно вызывать колебания – только не при встрече с совершенством.
– Я… должен отказаться, – наконец произнес он. – Я должен поглядеть на фейерверки.
– Они завораживают больше, чем я?
– Никак нет. Просто о них куда труднее обжечься.
Она рассмеялась.
– Что ж, мы можем подождать, пока они угаснут, потом удалиться.
– И все же, – ответил Светопеснь, – все равно должен отказаться. Я слишком ленив.
– Слишком ленив для любви? – поинтересовалась Румянец, перекатываясь на бок и рассматривая его.
– Я и впрямь очень вялый. Дурной из меня бог, как я постоянно говорю своим священникам. Никто меня вроде не слушает, так что, боюсь, мне придется прилежно доказывать свою правоту. Развлечение с тобой, к несчастью, подорвет саму основу моих доводов.
Румянец покачала головой.
– Иногда ты меня озадачиваешь, Светопеснь. Если бы не твоя репутация, я бы посчитала, что ты просто застенчив. Как тебе удалось спать с Тихозор, но постоянно обходить вниманием меня?
«Тихозор была последней истинно честной Вернувшейся, какой знал этот город, – подумал Светопеснь, пригубив напиток. – Ни у кого из нынешних нет и частички ее достоинства. Включая меня».
Румянец замолчала, глядя на последний шедевр мастеров огня. Зрелище становилось все более изысканным, и Светопеснь уже прикидывал – не стоит ли ему прекратить. А то еще потратят все фейерверки для него, и другим богам ничего не останется.
Румянец не пыталась вернуться в собственному дворцу; Светопеснь молчал. Он подозревал, что она пришла не только чтобы пикироваться или даже чтобы попытаться переспать с ним. У Румянец всегда были свои планы; опыт Светопесни подсказывал, что за яркой внешностью скрывалось очень многое.
Наконец его подозрения оправдались: богиня отвернулась от фейерверков, глядя на темный дворец Короля-Бога.
– У нас новая королева.
– Я заметил, – отозвался Светопеснь. – Хотя, признаю, лишь потому, что мне несколько раз напомнили.
Они замолкли.
– У тебя нет мнения по этому вопросу? – наконец спросила Румянец.
– Я стараюсь избегать мнений. Они вызывают мысли, а те – если быть неосторожным – ведут к действиям. А от действия устаешь. Я точно знаю это от одного человека, который однажды о таком читал.
Румянец вздохнула.
– Ты избегаешь мыслей, избегаешь меня, избегаешь усилий… Светопеснь, чего ты не избегаешь?
– Завтрака.
Румянец на это не отреагировала, и Светопеснь ощутил укол разочарования. Она слишком уж приглядывалась к королевскому дворцу. Светопеснь обычно игнорировал огромное черное здание; ему не нравилось, как дворец нависал над ним.
– Может, тебе стоит сделать исключение, – сказала Румянец, – и уделить внимание этой конкретной ситуации. Королева кое-что означает.
Светопеснь покрутил кубок в пальцах. Он знал, что священники Румянец были среди тех, кто активнее всего призывал к войне. Он не забыл кошмарные сны и видение объятого огнем Т’Телира. Этот образ отказывался исчезать из памяти.
Сам он никогда не высказывался за войну или против нее. Он просто не хотел вовлекаться в дело.
– У нас были королевы и раньше, – наконец заметил он.
– Только не из этой семьи, – ответила Румянец. – Точнее, ни одной со времен Калада Узурпатора.
Калад. Тот, кто начал Всевойну; тот, кто пустил в ход свои знания о биохроматическом Дыхании, создал армию Безжизненных и захватил власть в Халландрене. Он защитил королевство своей армией, но и расколол его – и правящая семья бежала в горы.
А теперь они вернулись. Точнее, одна из них.
– Опасный день, Светопеснь, – тихо сказала Румянец. – Что будет, если эта женщина выносит ребенка, и он не будет Вернувшимся?
– Невозможно, – ответил Светопеснь.
– Да? Ты так уверен?
Светопеснь кивнул:
– Из всех Вернувшихся только Король-Бог может зачинать детей, и всегда мертворожденных.
Румянец покачала головой:
– Мы знаем об этом только от самих дворцовых священников. И я слышала о… несоответствиях в записях. И даже если не станем волноваться об этом, есть и другие проблемы. Зачем нам нужна эта семья, чтобы «узаконить» наш трон? Разве трехсот лет правления Двора Богов недостаточно, чтобы королевство стало законным?
Светопеснь не ответил.
– Этот брак подразумевает, что мы по-прежнему признаем власть королевской семьи, – продолжила Румянец. – Что случится, если горный король решит забрать свои земли? Что случится, если наша королева родит ребенка от другого человека? Кто наследник? Кто правит?
– Правит Король-Бог. Это всем известно.
– Триста лет назад он не правил, – указала Румянец. – Правила королевская семья. Затем после них пришел Калад, а затем – Миротворец. Ситуация может быстро измениться. Пригласив в наш город эту женщину, мы, вероятно, положили начало концу правления Вернувшихся в Халландрене.
Она погрузилась в задумчивое молчание; Светопеснь оглядел прекрасную богиню. Со времени ее Возвращения прошло пятнадцать лет, и по меркам Вернувшихся она была стара. Стара, мудра и безмерно лукава.
Румянец бросила на него взгляд.
– Я не собираюсь позволить застать себя врасплох – как случилось с королями, когда Калад захватил их престол. Некоторые из нас строят планы, Светопеснь. Ты можешь к нам присоединиться, если пожелаешь.
– Политика, дорогая моя, – вздохнул он. – Ты же знаешь, как я ее ненавижу.
– Ты же бог храбрости. Нам пригодится твоя уверенность.
– Сейчас я уверен лишь в том, что буду тебе бесполезен.
Ее лицо застыло: богиня постаралась не проявить раздражения. Наконец она вздохнула и поднялась; потянувшись, лишний раз показала совершенную фигуру.
– Тебе придется что-то поддержать в конце концов, Светопеснь, – сказала она. – Ты – бог этого народа.
– Не по моему выбору, дорогая моя.
Она улыбнулась, наклонилась к нему и мягко поцеловала.
– Просто подумай над моим предложением. Ты лучше, чем сам считаешь. Ты думаешь, я бы предложила себя кому угодно?
Он заколебался, потом нахмурился.
– Ну, строго говоря… да, думаю.
Она рассмеялась и отвернулась; слуги подхватили кушетку.
– Перестань! При дворе есть как минимум три бога, к которым я бы даже и не подумала прикоснуться. Развлекайся и постарайся представить, что именно наш король делает с нашим наследием у себя в покоях – прямо сейчас, – Румянец поглядела на него. – Особенно если эти образы объяснят тебе, чего ты сам лишился.
Она подмигнула и скользнула прочь.
Светопеснь откинулся назад и похвалой отослал фейерверкеров. Когда заиграли менестрели, он постарался выкинуть из головы как зловещие слова Румянец, так и преследовавшие его во снах образы войны.

Альтернативная история – жанр сейчас популярный. Правда, получается она не всегда хорошо… на всякий случай уточню – я говорю не об альтернативных мирах, а именно об альтернативной истории в стиле «в такой-то момент случилось не то, что было на нашей Земле, и все пошло иначе». А почему зачастую не получается? А потому что для этого надо очень неплохо знать реальную историю и уметь вменяемо моделировать то, что произойдет при отмене/изменении некоего события. Увы, этих качеств современным авторам нередко недостает. Отмечу заодно, что это же верно для АУ-фанфиков при том же определении «альтернативы» – вот почему я лишь раз такое писал, а альт-историю вообще не пробовал и вряд ли буду. Я не то чтобы лишен знаний по истории – но не считаю, что их у меня хватает для построения вменяемой модели.
Тем не менее, пишут на эту тему часто. И, как ни странно, очень часто избирают одни и те же «поворотные точки». Скажем, у нас очень часты попытки переиграть события времен революции разными способами. В Америке преизрядно популярно изменение хода войны Севера и Юга. И, конечно, безмерно популярны альтернативы на тему Второй мировой, причем самые разные.
А вот о чем я задумался… это о непопулярных развилках. О вполне себе важных моментах в истории человечества, которые почему-то или не возникают в литературе, или возникают очень редко. Впрочем, «почему» можно себе представить – они малоизвестны или непросты для моделирования. Или и то, и другое.
Попытаемся представить.

читать дальшеАльтернативы на тему Рима я встречал, но чаще всего они касались картины «если бы Рим просуществовал дольше». А ведь есть событие, которое сами римляне считали изрядно важным – устранение одного из их сильнейших и опаснейших противников.
Вот и вопрос – как бы повернулась история, если бы Карфаген не погиб? Если бы у Рима по-прежнему оставался соперник, если бы у него снова появился человек, равный по мастерству Ганнибалу, но не скованный ограничениями последнего в войне?
Я такую альтернативу помню лишь раз – в андерсоновском «Delenda Est», но это был лишь небольшой рассказ.

Глядя на Рим, отмечу, что есть еще кое-что. Про Цезаря знают все, про Спартака – тоже, про Мария и Суллу – зачастую меньше, хотя знающие историю Спартака и с этой знакомы. А вот что за пределами собственно курса истории часто обходится вниманием – так это то, что на фоне Спартаковской войны и до восхода Цезаря шла иная война, способная решить – кто и как будет руководить Римом хотя бы в ближайшие десятилетия.
Итак, что бы случилось, если бы Квинт Серторий победил в войне? Если бы он пришел к власти, и определил политику Рима на ближайшее время?
Андрей Валентинов в «Спартаке» моделировал то, как Серторий мог бы прийти к власти. К сожалению, дальше этого он не очень углублялся, но это и понятно – книга не о Сертории.

Ну а раз уж мы об этом заговорили… что ж, война с гладиаторами не зря вошла в историю и памятна до сих пор. Причины, по которым римляне так получили от недавних рабов, достаточно изучены, осталось еще немало загадок и странностей, о которых спорят. Фактически, там хватало разных ключевых точек – но давайте глянем на едва ли самую очевидную из них.
Что бы случилось с историей Рима и Европы, если бы Спартак выжил и/или победил?
Опять же, такой вариант рассматривал Валентинов – но не детально.

Перейдем от Рима в другие места и времена – к островам на далеком западе. Есть даты, которые знает каждый, изучающий историю языка, и 1066 год – один из них. Что тогда случилось – известно; как случилось – тоже. Результатом стало французское владычество в Англии, переплетение дворянства Англии и Франции (и все занимательные вещи, которые из этого произросли), и так далее… Ну а о влиянии норманнского вторжения на английский язык можно прочесть не одну лекцию. А теперь смотрим на ключевую точку.
Что бы случилось, если бы Гарольд и коалиция королей победили? Если бы Вильгельм Бастард не покорил Англию, а был отброшен, и Британия развивалась бы без столь мощного чужого влияния?
Я вот не помню ни одной альтернативы на эту тему. А жаль, это интереснейший вопрос, как минимум культурно.

И раз уж так… Англия и Франция воевали часто и охотно. Особенно долгий конфликт всем историкам и просто интересующимся прекрасно известен, основные его события – естественно, тоже. Да и финал. Вот только вопрос – а если бы все повернулось иначе? Как – это уже другое дело, тут можно вспоминать хоть Генриха Пятого с его слишком ранней смертью, хоть Жанну (и я не только про Орлеанскую Деву), и еще много кого и что…
Как бы выглядела история Европы, если бы Англия безоговорочно победила в Столетней войне? Если бы на материке образовались мощные британские владения?
Опять же – я сходу не вспомню такой альтернативы. Даже от английских авторов.

Касаясь Англии, стоит вспомнить куда более поздний период – когда она сцепилась уже не с Францией, а с Испанией. Провал попытки Филиппа разобраться с британскими еретиками в целом всем известен, а чему его приписывать – буре, грамотным действиям британцев или всему вместе… это уже тема для отдельного анализа.
Ну а если бы все повернулось иначе? Если бы Великая Армада успешно доплыла и высадила весь свой десант? Полагаю, изменилась бы как минимум история Англии на эти десятилетия.

Раз уж заговорили об елизаветинском времени – вспомним еще кое-что. Браки между правящими монархами – дело не то чтобы очень частое, но бывало. И один такой брак был предложен правителем с материка королеве островов. Но не вышло; почему – опять же, отдельная тема.
А если бы вышло? Если бы Елизавета Первая и Иван Грозный поженились? Естественно, учитываем брак без распада и со сближением государств. Тут явно имелись задатки совсем уже эпичной империи.
Такое я пока видел лишь раз – у Свержина, и то мельком, лишь как эпизод из иного мира.

Кстати, Армада Армадой – но практически такая же история случилась в совершенно иных местах и в иное время. А ведь могла определить историю другой островной страны не в меньшей степени… и, кстати, даже в нынешнем своем виде оказала влияние и подарила нам термин «камикадзе» в его исходном значении.
Что если бы «божественного ветра» не случилось? Что если бы монголы успешно высадились в Японии и начали завоевание? Японцы тех времен воевать, конечно, умели, но и монголы на опыт отнюдь не жаловались.

«Альтернативить» войну Севера и Юга американцы любят. А вот не менее очевидная развилка обычно тактично обходится вниманием (или трактуется в сторону большей победоносности Америки). А вот если бы Георг III был нормальным королем, или если бы сложились иные обстоятельства?
Как бы выглядел мир, если бы Война за независимость провалилась? То есть – если бы те самые восставшие штаты остались бы британской колонией и служили бы опорой для расширения королевства?

Ну и последнее пока. Как я уже сказал, альтернатив на тему Второй мировой не счесть, причем самых разных. Но ведь она потому и Вторая, что была первая – и со схожим набором участников. И ее считали важнейшим конфликтом, не зря же прозвище «Великая Война» закрепилось именно за ней.
Вот и давайте прикинем – а если бы именно эта война пошла иначе? Что бы случилось с историей как минимум Европы, если бы Германия победила в Первой Мировой?

Читатели-историки – как по-вашему, к чему могли бы привести такие перемены?
И – какие еще малопопулярные, но важные развилки имеются?

А, раз уж я помянул в прошлом посте Dragon Age, вспомню одно занятное рассуждение из прошлого.
Некоторое время назад в биоваровском сообществе на дайрах был пост с вопросом – «а какие у вашего персонажа были причины пощадить Логэйна?» Подчеркну – у персонажа, не у игрока. Я тогда прикинул всех, кто нарисовался в уме и признал: а ни у кого. Разве что у долийца, но в основном с мотивацией «мне пофиг ВСЕ люди».
Вот, припомнив, решил разобрать – а действительно ли Логэйн получается непонятым героем, которого стоит щадить?
О мотивации я сейчас говорить не буду – потому что это уже совсем иной вопрос. Собственно, Страж-Командор может спасти Ферелден, будучи при этом полной сволочью. Но отмечу, что интересно – Кайлан при Остагаре не производит впечатления полного дурня. Да, настроен оптимистично… а почему бы и нет? У него армия. У него в качестве главного советника – лучший на сей день тактик и живая легенда. У него специализированные анти-порожденческие войска – Стражи и Воины пепла. У него даже магическая поддержка неслабая. Более того, он знает, что относительно близко подкрепления – войска Эамона и лишние силы Серых Стражей. Да и решения у него вполне здравые: намеренно отправить единственного кроме себя наследника короны в самое безопасное место, доверить разработку плана матерому специалисту… Не считать же Кайлана дураком потому, что он не ожидал предательства собственного тестя.
Но вернемся к МакТиру. Я помню, что кто-то – чуть ли даже не разработчики – говорили, что «Логэйн колебался до последнего, принял решение уже во время битвы». При всем уважении – не верю. Эта версия не выдерживает решительно никакой критики.
Почему?
А потому, что давайте глянем на то, что у нас есть в стране к моменту битвы.
читать дальше1) Вырезаны Кусланды. Вырезаны господином Хоу, и выглядит эта ситуация довольно странно. Если Страж-командор – Кусланд, то, добравшись до Остагара, он информирует короля, и тот обещает сразу после битвы заняться делом. И почему-то у меня нет сомнений, что Кайлан виновника в тонкий блин раскатает, имея на то полное право. Если же Кусланды погибают все… то все равно. При гибели одного из знатнейших родов королевства король не просто может, а обязан разобраться, что случилось; и шансы на то, что докопаются до Хоу, очень даже приличные.
Хоу – сволочь, но отнюдь не дурак. И он должен понимать, что выйти сухим из воды он может только в одном случае – если Кайлан не вернется из-под Остагара, а у власти встанет человек, дружелюбно настроенный к самому Хоу.
2) Отравлен эрл Эамон. Когда конкретно, неясно… но давайте прикинем по времени. Если считать, что временные ветки прологов совпадают, то выходит следующее: Йохан бежит из башни одновременно с тем, как Дункан и новый Страж (неважно кто) начинают путешествие к Остагару. Прибытие в крепость, подготовка (включающая как минимум дневной забег по Диким Землям), собственно битва, излечение ранений у Флемет, дорога к Лотерингу. И уже в Лотеринге мы встречаем Эамонова рыцаря, который рассказывает об отравлении и о том, что эрлесса отправила рыцарей на поиски Урны – и, похоже, отнюдь не вчера отправила.
Как хотите, но у меня выходит, что на момент битвы при Остагаре Йохан если не успел отравить эрла, так уже был отправлен в Редклиф. Так что эта часть заговора приведена в дело до битвы… и теперь представим, что Кайлан выживает. Естественно, болезнь дяди вызовет у него интерес. Пара вопросов Изольде или Йохану четко укажут на того, от кого приехал оный маг – и к Логэйну возникнет множество интересных вопросов.
3) Уже в Остагаре Логэйн сговаривается с Ульдредом. Без поддержки со стороны власти мятеж Ульдреда не имеет особого смысла: при порядке в стране король вполне способен помочь храмовникам силой армии. Вспомним, что Ульдред не рассчитывал на то, что в итоге получилось, он мыслил себе нормальный человеческий мятеж. А его как раз армия с храмовниками подавить способна; но вот если обладатель власти обещает поддержку… о, вот тогда шансы становятся значительнее.
Выводы? В первых двух случаях выживание Кайлана – самоубийство или по крайней мере лишение влияния для участников. В третьем мятеж становится провальным почти по умолчанию. Вот и выходит, что к моменту битвы Логэйн не мог не предать – если только не хотел подписать приговор вообще всем своим планам.
Итак, что получилось после Остагара, какая у нас ситуация?
читать дальше1) Погиб король Кайлан и немалая часть армии. Порождения тьмы бодро идут дальше, для них потери у крепости не так уж значительны. Кстати, ведь прошли – до Денерима их ничто так и не задержало.
2) В гибели короля были обвинены Серые Стражи, по каковой причине за Алистером и будущим командором идет охота.
3) Эрл Эамон, влиятельный и авторитетный человек, лежит отравленный и фактически в коме. На мой взгляд, проблемы в этой сюжетной ветке проистекли из того факта, что эрлесса – дура, но отрава прислана с магом, которого направил, как уже говорилось выше, Логэйн.
4) В Денериме орудуют тевинтерские работорговцы, которые хватают и продают эльфов (сильно подозреваю, что не только их, но мы видели именно эльфинаж).
5) В Башне вспыхивает мятеж Ульдреда, последствия которого нам всем известны. Слава Создателю, что там оказался крепкий волей Первый Чародей, который не поддался и профессионально мыслящий командор, который грамотно отступил, перекрыл выходы и наладил оборону.
Как побочный результат – страна почти расколота и находится на грани войны, у простого народа есть много чего сказать по поводу действий правительства… и все это, напомню, в условиях Мора.
Итак, теперь глянем на то, как эти пять пунктов назвать, если рассматривать их сквозь призму закона.
читать дальше1) Государственная измена. Тут и спорить не получится: Логэйн присягал королю, Логэйн намеренно отвел войска в разгар битвы, Логэйн оставил короля на смерть. Не забываем, что ситуация, при которой с неприходом мактирских войск оставшаяся часть армии почти гарантированно гибнет, спланирована Логэйном же. Предательство присяги и измена королю как она есть.
2) Клевета. Серые Стражи к гибели Кайлана не имели вообще никакого отношения – с этим тоже спорить не получится. Напротив, бились до конца, и одним из последних, сражавшихся рядом с королем, был, что характерно, именно Страж.
3) Покушение на убийство. Я про Эамона, естественно. Логэйн может сколько угодно говорить о том, что он не хотел убивать, а собирался вывести из строя… но, простите, когда вы даете яд исполнителю и приказываете отравить конкретного человека, при том, что ни вы, ни исполнитель – не эксперты по токсинам и даже не врачи… короче, иначе как покушение на убийство это толковать трудно. И, на всякий случай, подчеркну в плане социальном – эрл Эамон есть один из знатнейших людей королевства, это примерно как покушение на герцога.
4) Работорговля. Опять же – тевинтерцы принялись хватать эльфов с разрешения Логэйна. Эльфы – низший класс населения, но нифига не рабы; рабство в Ферелдене вообще запрещено законом. Который Логэйн вроде бы должен охранять.
(Кстати, вообще неясно, для чего это надо было. Вроде никто до Остагара не говорил о том, что в Ферелдене финансовый кризис и денег ни на что не хватает. Если Логэйн умудрился еще и экономику довести…)
5) Пособничество мятежу. Это я про Ульдреда. Тут участие МакТира меньше всего, он всего лишь обещал поддержку… но уже само обещание зачисляет его в пособники. Кстати, представьте, что было бы, если б храмовники оказались менее расторопными, а Страж бы опоздал: Башня превратилась бы в оплот демонов, из которого они бы бодро хлынули по окрестностям. Причем сами бы находились в очень даже толковой защитной позиции. Вот радости-то и пользы Ферелдену.
Это я еще не записываю на счет Логэйна весь беспредел, устроенный Хоу. О котором МакТир как минимум знал, но не препятствовал, за что его тоже вполне себе реально записать в пособники.
Ферелден у нас подается как в целом стандартное средневеково-европейское государство. Читатели-историки, если не сложно – скажите, что конкретно полагается человеку с таким списком преступлений, совершенных за год с лишним?
В завершение – почему мои персонажи не стали бы Логэйна щадить (ну кроме долийца).
читать дальшеЧеловек-аристократ потерял всю семью от рук помощника Логэйна, видит бардак в государстве и лишился еще и шанса отомстить. Да еще и нарушение присяги видит.
Маг – равно человек и эльф – видит поставленную на грань гибели Башню и кучу готовых рваться в мир демонов.
Гном-принц к идее убийства ради трона (из каких бы то ни было побуждений) относится, мягко говоря, отрицательно, учитывая его собственный пролог.
Гном-неприкасаемый считает, что Логэйн – крыса, которая бьет своим в спину. Что с такими крысами в криминальном сообществе делают, а?
Городской эльф едва не потерял семью из-за допущенных Логэйном работорговцев и был преследуем еще и за преступление, коего не совершал.
Да. Очень они хотят щадить МакТира. Очень.

Спойлеров нет. Разве что про сами явления, но не по сюжетам.

Чего-то задумался о сандерсоновских Металлических Искусствах мира Скадриал. На всякий случай, сперва поясню, что это такое: виды магии, основанные на работе с металлами, у каждого из которых есть свои свойства. Металлов шестнадцать, плюс три «божественных» – атиум, малатиум и лерасиум.
Алломантия позволяет, проглотив частицы металла, «поджигать» его и высвобождать определенную силу, получая тем самым новые способности. Алломант может быть туманщиком (способным жечь один металл) и рожденным туманом (способным жечь все).
Ферухимия позволяет запасать собственные характеристики в металлических предметах (так называемых металлохронах) и потом тянуть их обратно. Закон сохранения тут влияет, правда. Пока запасаете силу – становитесь куда слабее физически; когда тянете – можете стать вдвое сильнее на то же время, в течение которого запасали, или вчетверо – на половину времени, и так далее.
В трилогии есть только «полные» ферухимики. В «Сплаве закона» появляются еще и ферринги – способные ферухимически работать лишь с одним металлом. И там же возникает самая интересная категория – дваждырожденные, обладающие одним алломантическим и одним ферухимическим талантом.
(Есть еще гемалургия, но о ней мне как-то пока рассуждать не хочется)
Дваждырожденных можно разделить на три типа.
Первый тип – те, у кого металлы никак друг на друга не влияют. Это, например, Уэйн – у которого А-бендосплав (честно не знаю, как это перевести нормально) и Ф-золото. Ускорение времени и регенерация полезны сами по себе, но друг с другом не взаимодействуют.
Второй тип – это когда металлы помогают друг другу. Это Вакс, главный герой «Сплава», у коего А-сталь (толкает металл) и Ф-железо (запасает вес). Почему помогают? Потому что при помощи Ф-железа можно обойти главный недостаток стали – нельзя оттолкнуть то, что весит больше тебя, иначе улетишь сам, нельзя оттолкнуться от того, что весит меньше. Меняя свой вес, можно швырять изрядные тяжести и отталкиваться хоть от монетки в воздухе.
Третий тип – это так называемые compounders, которым не подобрал пока перевода (сочетатель, что ли?). Это те, у кого алломантический и ферухимический металлы совпадают… и это очень серьезно. Дело в том, что если компаундер жжет свой ферухимический заряд, то получаемый всплеск силы превышает обычный выход, если не ошибаюсь, вдесятеро. И его тоже можно запасать…
То есть, если перевести в цифры. Вот есть у вас, допустим, 10 единиц здоровья – вы их запасаете в золотохроне, потом алломантически поджигаете… и получаете 100 единиц на выходе. Их тоже запасаете, поджигаете и получаете 10000 единиц. Повторять, пока хватит вместимости золотохронов.
Вот о компаундерах сейчас и поговорим – о том, как именно усиливают человека совпадающие металлы.
читать дальшеО золотых и атиумных компаундерах говорить ничего не буду, потому что первый – главзлодей «Сплава», а эффект второго показан в первой книге трилогии. Лишь уточню, что золото в таком сочетании дает практически Росомашью регенерацию, а атиум позволяет омолаживаться и жить бесконечно. Ну и плюс еще видеть будущее противников в схватке – это ценнейшее свойство А-атиума.
Олово. Ф-олово запасает конкретные чувства (не все сразу, по отдельности); оловянный компаундер, получается, сможет слышать за километр, видеть как в телескоп, ощущать тончайшие запахи. Вдобавок отсутствует общая гиперчувствительность, главный недостаток А-олова. Последнее усиливает чувства в целом – и потому в случае чего может компенсировать недостающую остроту осязания и вкуса, если надо.
Свинец. Ф-свинец запасает физическую силу – и потому свинцовый компаундер получается чем-то вроде Халка. Более того, А-свинец позволяет быстрее заживлять раны, быть более ловким и быстрым, чем другие люди. То есть это не просто Халк, а ловкий и быстрый Халк.
Железо. Как я уже сказал, Ф-железо позволяет запасать вес, и потому такой компаундер вполне может накопить себе веса так, чтобы в нужный момент стать на тонны тяжелее. Само по себе это не так уж полезно (разве что сбить с ног нереально)… но А-железо позволяет тянуть металл. Помните, что я выше говорил о Ваксе? Угу. Железный компаундер сможет вырывать каркасы из зданий, если захочет.
Главное, чтобы самому не прилетело, потому что без свинца железный компаундер хрупок так же, как и все люди.
Сталь. Стальной компаундер – это страшно. Ф-сталь запасает скорость, А-сталь позволяет толкать предметы. То есть, стальной компаундер вполне себе может при желании бегать со скоростью Флэша, Пьетро, или кто там еще из спидстеров… и при этом кидаться острыми металлическими предметами. Представили себе такое? Угу. Полярный зверь.
Поскольку сталь толкается алломантической силой, я не уверен, выгадает ли она от скорости движения самого компаундера. Но даже если нет – он может кидаться предметами просто так, рукой. Тогда точно выгадает.
Медь. Вот насколько полезно жить медному компаундеру – неясно. Ф-медь – это запасание памяти, сам по себе навык безмерно полезный; Сэйзед вот в двух браслетах носил целую библиотеку. Но совпадающие металлы это не то чтобы усиливают – медная память и так совершенна. Разве что можно будет черпать и сохранять больше сведений… но обычно этим и так занимаются в спокойной обстановке, где спешить некуда. А-медь скрывает занятия алломантией и позволяет получить иммунитет к алломантическому влиянию на эмоции… и все.
Бронза. Ф-бронза запасает бодрствование, то есть способность обходиться без сна. Бронзовый компаундер может неделями оставаться без сна и не уставать, и не испытывать связанных с этим проблем. Казалось бы, не такое полезное свойство… но его по достоинству оценят те, кто работает над каким-то важным проектом, где дорога каждая минута. Или те, кто находится в бегах.
А-бронза помогает чувствовать алломантию – и такой компаундер может стать потрясающе эффективным охотником на алломантов. Чувствительный к ним и не нуждающийся в отдыхе… бегите, угу. Скрывайтесь.
Цинк. Ф-цинк позволяет запасать ментальную скорость, обрабатывать данные с колоссальной скоростью и мгновенно реагировать на все вокруг. Представили, с какой скоростью будет думать цинковый компаундер? Угу. Попробуй его застать врасплох… но все еще страшнее, когда вспоминаем, что А-цинк – это раздувание эмоций. Такой компаундер может давить на чужие чувства, мгновенно осознавать результаты своего давления и корректировать их, читая собеседника как открытую книгу.
Латунь. Ф-латунь запасает тепло, позволяет разогревать свое тело. Нет, Человека-Факела не получится – растопить снег он может, а вот зажигать предметы не сумеет. Но вот создавать вокруг себя зону тепла при больших вытягиваниях силы из латуннохрона можно… и такой компаундер – бесценный спутник для экспедиций куда-нибудь в дико холодные места. Особенно это заметно потому, что А-латунь притупляет чужие чувства, сглаживает их… то есть латунный компаундер в дальней экспедиции будет играть роль и источника тепла, и психолога, не дающего товарищам спятить.
Алюминий. А-алюминий практически бесполезен – он полностью убирает запас всех металлов, какие у алломанта есть в организме; само собой, при их отсутствии он бесполезен еще больше. А вот Ф-алюминий достаточно странен – он запасает личность, то есть черты, которые определяют вас как конкретную личность. Вытягивание больших запасов личности восстанавливает оную личность какой она была раньше, помогает стряхивать все изменения, случившиеся за прошедшее время. Занятно, но не совсем понимаю, как это поможет за пределами специфических обстоятельств.
Дюралюминий. А-дюраль противоположен алюминию – он заставляет горящие в данный момент металлы вспыхивать с невероятной силой, пусть и мгновенно тратит весь их запас; опять же, при отсутствии иных металлов в организме он бесполезен. Ф-дюраль запасает эмоциональные и духовные связи с другими; дюралевый компаундер может при желании стать офигительно харизматичным и привлекательным для людей вокруг, внушить им колоссальную преданность себе… только в чем подвох – это работает в обе стороны. Но для искреннего лидера крайне полезно.
Хром. А-хром, как и алюминий, гасит металлы – но не свои, а чужие, если коснетесь (правда, и хром при этом тратится). Это в целом полезно, но… но Ф-хром полезнее. Он запасает удачу. Повторю – да, удачу, шансы на то, что все повернется в вашу пользу. А поскольку компаундер делает запасы куда быстрее обычного ферринга или ферухимика – то и периоды без удачи у него куда короче и безопаснее. Ну вы уже представили, как это приятно – сражаться со хромовым компаундером? Особенно учитывая А-хром – с выкрученной на максимум удачей куда проще дотянуться до врага-алломанта и лишить его металлов.
Никросил. На первый взгляд никросиловый компаундер – это существо огромной силы. На второй – ему не повезло. Ф-никросил запасает Вложение (Investiture), «базовую» магическую силу во всей вселенной Космера. Ее можно превратить во что угодно, и такой ферухимик сможет превратить любой свой запас в базовую силу, а ее – в любой иной запас… но вот в чем подвох – превращается именно что иной запас. При отсутствии иных ферухимических талантов Ф-никросил практически бесполезен… если только не посчитать, что он работает на других мирах с местной магией. Скажем, нальтисское Дыхание может получить кто угодно – и накопить себе Дыханий, а потом перевести их через никросил в любую иную характеристику будет тогда вполне реально.
А-никросил полезнее: он, как и дюраль, «взрывает» металлы, но чужие. Сам, правда, при этом тоже мигом тратится.
Электрум. Ф-электрум довольно занятен – он запасает уверенность, то есть целеустремленность и умение сопротивляться тому, что вас сбивает с пути. Электрумного компаундера не получится запугать, пошатнуть ему волю или подточить уверенность в себе. Это, можно сказать, психический танк, которого проще убить, чем остановить.
А-электрум позволяет видеть свое физическое будущее на несколько секунд вперед. Не скажу, что это так уж сильно сочетается с Ф-электрумом, но при фантазии можно получить неплохой результат.
Кадмий. Ф-кадмий запасает дыхание. Кадмиевый компаундер может часами обходиться без воздуха и, вероятно, получить иммунитет к отравляющим газам. То есть – фиг вам, а не утопление/удушение. А если учесть, что А-кадмий замедляет время вокруг самого алломанта – то получается интересная картина трудноубиваемого человека. В смысле, если такого компаундера скинуть в воду, то он может поджечь кадмий и замедлить время вокруг себя (давая друзьям время на поиски), одновременно высвобождая дыхание и спокойно существуя под водой без боязни утонуть.
Бендосплав. Ф-бендосплав запасает калорийную энергию, то есть позволяет обходиться без еды некое время. Бендосплавный компаундер может черт-те сколько времени не есть и пить и прекрасно себя при этом чувствовать; при этом, правда, могут возникать жировые запасы на теле – и это вполне можно использовать для перемены внешности. С последним хорошо сочетаются свойства А-бендосплава – ускорять время вокруг себя.
Вывод: группа компаундеров есть самое страшно-суперменское, что на Скадриале возможно. Я бы даже сказал, что при противостоянии такой группы и полноценных рожденных/ферухимиков итог совершенно неясен. Но увы – или к счастью – компаундеры еще более редки, чем дваждырожденные, а те – куда реже туманщиков и феррингов.

Ну, и в дополнение, о двух оставшихся божественных металлах.
читать дальшеМалатиумные и лерасиумные компаундеры, теоретически могут существовать… теоретически. Ферухимические свойства обоих металлов неизвестны – потому что для первого нужен сплав атиума с золотом, а атиум всегда был слишком редок, чтобы этим заниматься (ума не приложу, где Кельсер его откопал). Лерасиум же еще во много раз реже. Об алломантических свойствах пока умолчу – вот они у обоих металлов спойлерны тем, кто не читал трилогию.
Но вот каковы у них могут быть Ф-свойства вообще? В отличие от алломантии, у ферухимических металлов пары не так явны – скажем, память и бодрствование, скорость мышления и тепло – отнюдь не противоположности. То есть Ф-малатиум совершенно не обязательно будет противоположностью Ф-атиуму (тем более что тогда бы он был лишен смысла). А вот что у него может быть – одним Осколкам известно.
Лерасиум же вообще в эту таблицу не вписывается – он непарный. А-свойства его сплавов известны, об Ф-свойствах могу лишь гадать.

Вашер does what the heck Vasher does (c). Ночная Кровь радуется жизни. Светопеснь троллит.


«Это осложнит дело», – подумал Вашер, стоявший в тенях на верху стены, что окружала Двор Богов.«Это осложнит дело», – подумал Вашер, стоявший в тенях на верху стены, что окружала Двор Богов.
А в чем дело? – спросил Ночная Кровь. – Ну да, мятежники и впрямь послали принцессу. Это твои планы не меняет.
Вашер застыл, глядя как карета новой королевы поднимается по пандусу и исчезает в глубине дворца.
Что? – снова спросил Ночная Кровь. Даже после всех этих лет меч поступал во многом как ребенок.
«Ее используют, – подумал Вашер. – Сомневаюсь, что мы сможем добиться успеха, не столкнувшись с ней».
Он не верил, что идрийцы действительно пошлют дочь королевской крови в Т’Телир. Они дали халландренцам фигуру невероятной ценности.
Вашер отвернулся от двора и прикоснулся сандалией к одному из знамен, что спускались по стене. Затем направил Дыхание и Приказал:
– Опусти меня.
Cвитый из шерстяных нитей большой гобелен вытянул из него сотни Дыханий. У него не было обличья человека, и он был огромен – но сейчас у Вашера хватало Дыхания на такие необычные пробуждения. Гобелен согнулся, словно ожив, стал похожим на руку и она подхватила Вашера. Как всегда, Пробуждение старалось имитировать человека: приглядевшись к изгибам и волнам ткани, Вашер увидел очертания мускулов и даже вен. Они были не нужны; ткань направляло Дыхание, и мускулы для движения ему не требовались.
Гобелен осторожно опустил Вашера вниз, придерживая за плечо и остановившись, когда ноги Вашера коснулись земли.
– Дыхание твое – ко мне, – Приказал Вашер. Огромный флаг-гобелен мгновенно утратил жизнь и движение, и снова забился о стену.
Несколько прохожих замедлили шаг, но смотрели с интересом, а не с изумлением. Это все же был Т’Телир, дом самих богов. Люди с тысячами Дыханий встречались нечасто, но были не то чтобы уникальны. Люди смотрели – как крестьяне в иных местах отрывались от работы и смотрели на карету аристократа – но затем возвращались к обычным делам.
Избежать внимания было невозможно. Вашер одевался как обычно – потертые штаны, поношенный плащ (невзирая на жару), заменявшая пояс веревка, несколько раз обернутая вокруг талии… но сейчас вокруг него заметно вспыхивали цвета. Такая перемена была заметна обычным людям и предельно очевидна обладателям Первого Возвышения.
Теперь он уже не мог прятаться и таиться. Надо было снова привыкать к тому, что его замечают – и это была одна из причин приезда в Т’Телир. Город был достаточно велик, и здесь хватало странностей (от Безжизненных солдат до исполнявших ежедневную работу Пробужденных предметов), чтобы он не выделялся слишком уж сильно. Может быть.
Конечно, тут еще надо было учитывать Ночную Кровь. Вашер шел сквозь толпу с чрезмерно тяжелым мечом в руке, и кончик ножен чертил линию на земле позади. Некоторые немедля отшатывались от меча, другие задерживали на нем взгляд слишком долго. Может, было пора снова сунуть его в мешок.
Так, вот не надо, – отозвался меч. – Даже и не думай. Я слишком много времени провел взаперти.
«Тебе-то что?» – подумал Вашер.
Мне нужен свежий воздух, – отозвался Ночная Кровь. – И солнечный свет.
«Ты меч, – подумал Вашер в ответ, – а не пальма».
Ночная Кровь замолчал. Ему хватало ума, чтобы понять, что он не человек, но напоминаний об этом меч не любил. Обычно после этого он замыкался в себе; это Вашера вполне устраивало.
Он добрался до ресторана в нескольких улицах от Двора Богов. Если по чему-то т’телирскому Вашер и скучал, так это по ресторанам.
В других городах обедать было не слишком просто. Если кто-то собирался жить некоторое время, то нанимал местную кухарку. Если жил недолго, то ел то, что готовилось в гостинице.
Но в Т’Телире было достаточно людей с деньгами, чтобы содержать творцов пищи. Рестораны еще не добрались до остального мира, однако в Т’Телире были обыденным делом. Вашер уже заказал кабинку, и официант провел его к нужному месту. Вашер сел, прислонив Ночную Кровь к стене.
Меч украли буквально через минуту после того, как он отвел взгляд.
Вашер на кражу даже не обратил внимания, задумчиво приняв у официанта чашку цитрусового чая. Он потянул подслащенную жидкость, почувствовал на губах корочку фрукта и мысленно удивился, почему жители тропической долины любят подогретый чай.
Через несколько минут чувство жизни предупредило: за ним наблюдают. Потом предупредило, что кто-то приближается. Вашер, попивая чай, извлек кинжал из-за пояса.
Священник сел прямо напротив Вашера; на нам была уличная одежда, а никак не подобающее облачение. Однако – может, неосознанно – он все равно оделся в бело-зеленые цвета своего божества.
Кинжал Вашера скользнул обратно в ножны; звук он заглушил громким глотком.
Священник Бебид нервно оглянулся вокруг. Его аура Дыхания указывала, что он достиг Первого Возвышения – на нем останавливалось большинство людей, способных позволить себе покупку Дыхания. Такое количество дало ему лишние десять лет жизни и наделило усиленным чувством жизни… а еще позволяло видеть ауры Дыхания и отличать иных Пробудителей. А также – с осторожностью – слегка Пробуждать самим. Неплохой товар за деньги, которых бы хватило, чтобы кормить крестьянскую семью полвека.
– Итак? – спросил Вашер.
Бебид аж подскочил при звуке его голоса. Вашер вздохнул и прикрыл глаза. Священник не привык к таким тайным встречам. Он бы вообще не пришел, если бы Вашер не оказал определенное… давление.
Открыв глаза, Вашер взглянул на священника, как раз когда официант принес две тарелки риса со специями. Ресторан специализировался на тектийской пище: халландренцы любили чужеземные специи так же, как и странные цвета. Вашер оформил заказ раньше и добавил плату за то, чтобы окружающие кабинки остались пусты.
– Итак? – повторил Вашер.
– Я… – промямлил Бебид. – Не знаю. Я не так много смог узнать.
Вашер смерил его жестким взглядом.
– Мне нужно больше времени.
– Вспомни о своей неосторожности, приятель, – заметил Вашер, допивая чай и чувствуя укол раздражения. – Ты же не хочешь, чтобы слухи о ней разошлись, верно? Нам что, снова надо все обсудить?
Бебид на время затих.
– Ты не знаешь, чего просишь, Вашер, – сказал он, наклоняясь вперед. – Я служитель Ярковидения Правдивой. Я не могу предать мои обеты!
– Вот и хорошо, что я об этом не прошу.
– Мы не должны открывать сведения о политике двора.
– Как же, – фыркнул Вашер. – Вернувшиеся не могут поглядеть друг на друга без того, чтобы весь город не узнал об этом через час.
– Конечно, ты не намекаешь, что… – начал Бебид.
Вашер стиснул зубы и с раздражением согнул ложку.
– Хватит, Бебид! Мы оба знаем, что твои обеты – лишь часть игры, – он наклонился вперед. – А я ненавижу игры.
Бебид побледнел и не прикоснулся к еде. Вашер раздраженно оглядел ложку, затем разогнул ее, успокаиваясь. Он взял немного риса и рот обожгли специи. Вашер не любил оставлять несъеденную еду – никогда не знаешь, когда придется срочно бежать.
– Ходят определенные… слухи, – наконец сказал Бебид. – Они выходят за пределы обычной политики двора, Вашер – за пределы игр богов. Творится нечто очень настоящее и тихое. Тихое настолько, что даже наблюдательные священники ловят лишь намеки.
Вашер продолжал есть.
– При дворе есть фракция, которая настаивает на войне с Идрисом, – сказал Бебид. – Хотя и не представляю, почему.
– Не будь идиотом, – отозвался Вашер; ему хотелось бы побольше чая, чтобы запить вкус риса. – Мы оба знаем, что у Халландрена есть веские причины вырезать всех жителей гор.
– Королевская кровь, – подтвердил Бебид.
Вашер кивнул. Идрийцев называли мятежниками, но эти «мятежники» были истинной королевской семьей Халландрена. Пусть они и были смертными, но их кровь соперничала со Двором Богов. И любой нормальный монарх знал, что первое дело для стабилизации трона – казнь любого, у кого на него большие права. А потом было бы обычно неплохо казнить всех, кто думал, что у них есть права.
– Итак, – продолжил Вашер. – Вы деретесь, Халландрен побеждает. В чем проблема?
– Это дурная идея, вот в чем проблема, – заявил Бебид. – Ужасная идея. Да Призраки Калада, слушай! Идрис так просто не сдастся, что бы ни говорили при дворе. Они не рухнут, как этот идиот Вар. У идрийцев есть союзники в горах и им симпатизируют десятки королевств. Это называют «простым усмирением мятежников», но дело может кончиться второй Всевойной. Тебе это нужно? Тысячи и тысячи погибших? Окончательная гибель королевств? Чтобы мы лишь смогли захватить кусочек мерзлой и никому не нужной земли?
– Торговые пути очень ценны, – заметил Вашер.
Бебид фыркнул:
– Идрийцы не дураки и не поднимают пошлину слишком уж высоко. Дело не в деньгах. Дело в страхе. Придворные говорят о том, что может случиться, если идрийцы закроют перевалы, или что может случиться, если идрийцы позволят врагам пройти и осадить Т’Телир. Будь дело в деньгах, никто бы о войне и не думал. Халландрен богатеет от торговли красками и тканями. Думаешь, что дело расцветет с войной? Да чудом будет, если мы избежим краха экономики?
– А ты считаешь, что меня волнует экономика Халландрена? – поинтересовался Вашер.
– А, ну да, – сухо ответил Бебид. – Я и забыл, с кем говорю. Ну тогда чего ты хочешь? Скажи мне, и мы обсудим.
– Расскажи о повстанцах, – предложил Вашер, прожевывая рис.
– Об идрийцах? Но мы только что…
– Не о них, – поправил Вашер. – О тех, кто в городе.
– Они потеряли значение после смерти Вара, – отмахнулся священник. – Никто толком не знает, кто его убил, кстати. Может, и сами повстанцы – думаю, они не одобрили его пленения, а?
Вашер ничего не сказал.
– Это все, что тебе нужно? – нетерпеливо спросил Бебид.
– Мне нужно связаться с упомянутыми фракциями, – сказал Вашер. – Теми, кто ратует за войну с Идрисом.
– Я не помогу тебе разжигать…
– Не пытайся указывать мне, что делать, Бебид. Просто дай обещанные сведения, и освободись.
– Вашер, – Бебид наклонился еще ближе. – Я не могу помочь. Моей госпоже не интересна такая политика, и я вращаюсь не в тех кругах.
Вашер сделал еще глоток, оценивая искренность собеседника.
– Хорошо. А кто может помочь?
Бебид расслабился и вытер лоб салфеткой.
– Не знаю, – сказал он. – Может, кто-то из священников Доброзвезды? Можно еще связаться с Синепалым, полагаю.
– Синепалый? Странное имя для бога.
– Синепалый – не бог, – рассмеялся Бебид. – Это лишь прозвище. Он главный нотариус, глава писцов. По сути, он помогает двору работать; если кто что-то и знает о фракциях – так он. Конечно, он такой зажатый и сдержанный, что тебе будет трудно его сломать.
– Ты бы удивился тому, что я умею, – ответил Вашер, отправляя в рот последнюю горсть риса. – Я же тебя достал, верно?
– Похоже на то.
Вашер поднялся.
– Заплати официанту, как будешь уходить, – сказал он, взяв плащ с вешалки, и направился к выходу. Справа ощущалась… темнота.
Пройдя по улице, Вашер повернул в переулок, и там обнаружил Ночную Кровь – все еще в ножнах и торчащего из груди вора. Другой грабитель лежал мертвым неподалеку.
Вашер выдернул меч, вогнал его в ножны – он был выдвинут меньше чем на дюйм – и защелкнул застежку.
Ты там слегка потерял терпение, – упрекнул его Ночная Кровь. – Я думал, ты над этим работаешь.
«Кажется, у меня рецидив», – подумал Вашер.
Ночная Кровь помолчал.
Я не думал, что у тебя когда-то был децидив.
«Такого слова вообще нет», – заметил Вашер, выходя из переулка.
Ну и? – спросил Ночная Тень. – Ты слишком дергаешься из-за слов. Вот со священником – ты потратил на него столько слов, потом отпустил. Я бы иначе разобрался с делом.
«Да, знаю, – отозвался Вашер. – Ты бы оставил больше трупов».
Ну, я же все-таки меч, – мысленно фыркнул Ночная Тень. – Надо заниматься тем, что лучше всего умеешь.

Светопеснь сидел во дворе, наблюдая за тем, как карета новой королевы пропадает во дворце.
– Ну и приятный же выдался день, – заметил он своего верховному священнику. Он уже осушил несколько кубков вина и постарался отвлечься от мыслей о лишенных Дыхания детях; сейчас Светопеснь начинал вести себя как обычно.
– Вы столь рады появлению королевы? – спросил Лларимар.
– Я столь рад, что избежал прошений в этот день – благодаря ее прибытию. Что мы о ней знаем?
– Немного, ваша светлость, – ответил Лларимар, подходя к стулу Светопесни и глядя в сторону дворца Короля-Бога. – Идрийцы нас удивили – они не послали старшую дочь, как предполагалось. Вместо нее отправили младшую.
– Интересно, – отозвался Светопеснь, принимая из рук слуги еще один кубок вина.
– Ей лишь семнадцать лет, – продолжил Лларимар. – Не могу представить, каково это – стать женой Короля-Бога в ее возрасте.
– Я не могу представить тебя женой Короля-Бога в любом возрасте, Бегунок, – отозвался Светопеснь, и тут же нарочито охнул. – Собственно, да, я могу это представить, и платье на тебе сидит кошмарно. Запиши, что мое воображение надо выпороть за такой дерзкий образ пред моими глазами.
– Я занесу это в список прямо следом за вашим чувством приличий, ваша светлость, – сухо заметил Лларимар.
– Глупости, – отозвался Светопеснь, отпивая вина. – У меня его уже много лет не было.
Он откинулся назад, пытаясь решить, что идрийцы хотели сказать, послав не ту принцессу. Две комнатные пальмы закачались на ветру, и запах соли в морском бризе отвлек Светопеснь.
«Интересно, плавал ли я по этому морю? – подумал он. – Был моряком? Так я умер? Поэтому мне снится корабль?»
Сейчас сон помнился лишь смутно. Красное море…
Огонь. Смерть, убийство и битва.
Он вздрогнул, внезапно припомнив более сильные, живые детали сна. Море было красным, потому что отразило утонувший в пламени великий Т’Телир. Он почти слышал крики боли людей, почти слышал… что? Как солдаты маршируют и сражаются на улицах?
Светопеснь покачал головой, стараясь развеять призрачные воспоминания. Он теперь помнил, что и корабль из сновидения тоже горел. Это далеко не обязательно имело значение: у всех случались кошмары. Но мысль о том, что его кошмары считались пророческими, была неприятна.
Лларимар по-прежнему стоял у стула Светопесни и смотрел на дворец Короля-Бога.
– Слушай, сядь и не нависай надо мной, – заметил Светопеснь. – Стервятники позавидуют.
Лларимар поднял бровь.
– О каких стервятниках вы говорите, ваша светлость?
– Тех, что нас по-прежнему толкают на войну, – помахал рукой Светопеснь.
Священник сел на одну из деревянных скамеек двора и расслабился, сняв с головы тяжелую митру. На темных волосах Лларимара блестел пот; он провел по голове ладонью.
В первые годы Лларимар всегда был строгим и официальным. Но в конце концов Светопеснь его взял измором; в конце концов, он был богом. По его мнению, если бог мог расслабляться на работе, то и священники могли.
– Не знаю, ваша светлость, – медленно сказал Лларимар, потирая подбородок. – Мне это не нравится.
– Прибытие королевы? – уточнил Светопеснь.
Лларимар кивнул:
– При дворе не было королевы уже лет тридцать. Я даже не знаю, как фракции с ней поступят.
Светопеснь потер лоб.
– Политика, Лларимар? Ты знаешь, я не одобряю таких вещей.
Лларимар смерил его взглядом.
– Ваша светлость, вы политик по определению.
– Пожалуйста, не напоминай. Я очень хотел бы лишить себя этого статуса. Как думаешь, могу я подкупить кого-то из богов, чтобы они забрали у меня власть над Безжизненными и Приказы к ним?
– Сомневаюсь, что это мудрый поступок, – заметил Лларимар.
– Это все мой великий план – гарантировать, что я стану совершенно и ненужно бесполезен для города ко времени моей смерти. Второй.
Лларимар наклонил голову набок.
– Ненужно бесполезен?
– Конечно. Обычной бесполезности не хватит – я же все-таки бог, – он взял несколько виноградин с подноса, все еще стараясь забыть о тревожных образах из снов. Они ничего не значили. Они были просто снами.
Он все равно решил сказать Лларимару о них на следующее утро. Может, тот сможет использовать сны и помочь другим продавить мир с Идрисом. Так как старик Деделин не послал дочь-первенца, то при дворе будут дебаты. Разговоры о войне. Прибытие принцессы должно было их погасить, но Светопеснь знал, что боги-ястребы не позволят вопросу просто так заглохнуть.
– И все же, – произнес Лларимар, словно разговаривая с собой, – они кого-то послали. Это определенно добрый знак. Прямой отказ точно бы привел к войне.
– Кем бы ни был Точно, сомневаюсь, что ему надо нас вести, – лениво отозвался Светопеснь, разглядывая виноградину. – Война, по моему божественному мнению, еще хуже политики.
– Говорят, что это одно и то же, ваша светлость.
– Ерунда. Война куда хуже. По крайней мере, когда речь идет о политике, есть отличные закуски.
Как и обычно, Лларимар обошел вниманием меткое замечание Светопесни. Тот бы оскорбился, если бы не знал, что позади стоят еще три младших священника, которые записывают его слова и постараются найти в них мудрость и глубокий смысл.
– А что идрийские мятежники будут сейчас делать, по вашему мнению? – спросил Лларимар.
– Вот в чем фокус, Бегунок, – сказал Светопеснь, откидываясь назад, закрывая глаза и чувствуя тепло солнца на лице. – Идрийцы не считают себя мятежниками. Они вовсе не сидят в холмах, ожидая того дня, когда триумфально вернутся в Халландрен. Это больше не их дом.
– Эти горы едва ли можно назвать королевством.
– Они достаточно велики, чтобы владеть лучшими минеральными запасами этих мест, четырьмя жизненно важными проходами к северу и изначальной королевской кровью изначальной же династии Халландрена. Мы им не нужны, друг мой.
– А те идрийские раскольники в городе, что поднимают людей против Двора Богов?
– Всего лишь слухи, – ответил Светопеснь. – Хотя, когда я окажусь неправ и толпы неимущих возьмут штурмом мой дворец и сожгут меня у столба, я им точно скажу, что ты был прав. Ты будешь смеяться последним… ну, или кричать последним – потому что тебя, вероятно, будут жечь вместе со мной.
Лларимар вздохнул; Светопеснь открыл глаза, и увидел во взгляде священника задумчивость. Лларимар не упрекнул бога за легкомыслие, а лишь снова потянулся за митрой и водрузил ее обратно на голову. Он был священником, Светопеснь – богом. Не было ни вопросов, ни упреков. Если Светопеснь отдавал приказ, все поступали в точности по его слову.
Иногда эта мысль его ужасала.
Но не сегодня. Сейчас он чувствовал раздражение; приезд королевы как-то заставил его говорить о политике – а день до этого так хорошо шел.
– Еще вина, – распорядился Светопеснь, поднимая кубок.
– Вы не можете напиться, ваша светлость, – заметил Лларимар. – Ваше тело наделено иммунитетом ко всем ядам.
– Знаю, – отозвался Светопеснь, пока слуга наполнял кубок. – Но уж поверь – я очень хорошо умею притворяться.

Сири прибывает в город и сильно боится.


Карета Сири остановилась прямо перед Т’Телиром, столицей Халландрена. Сири уставилась в окно и осознала нечто очень и очень пугающее: ее люди понятия не имели о том, что такое «показуха».Карета Сири остановилась прямо перед Т’Телиром, столицей Халландрена. Сири уставилась в окно и осознала нечто очень и очень пугающее: ее народ понятия не имел о том, что такое «показуха».
Цветы не были показухой. Десять солдат вокруг кареты не были показухой. Приступ гнева на людях не были показухой.
Выстроившиеся на поле сорок тысяч солдат в яркой сине-золотой форме, стоящие совершенными рядами, с поднятыми копьями и трепещущими на ветру кистями… вот это была она. Двойная линия кавалеристов на огромных лошадях с крепкими копытами, все (и люди, и звери) облачены в мерцающую под солнцем золотую ткань. Вот это была она. Огромный город, столь большой, что ее мозг немел при попытке его осознать, купола и шпили, ярко окрашенные стены, старающиеся притянуть ее внимание. Вот ЭТО была показуха.
Она думала, что приготовилась. На пути к Т’Телиру карета проезжала сквозь разные города; она видела окрашенные дома, яркие цвета и узора. Она была в гостиницах с роскошными кроватями. Она ела местную пищу и расчихалась от специй.
Она совершенно не была готова к приему в Т’Телире. Совершенно.
«Благословенный Господь Цвета…» – подумала она.
Ее солдаты сомкнули тесные ряды вокруг кареты, словно желая забраться внутрь и скрыться от невероятного зрелища. Т’Телир был выстроен на побережье Яркого Моря, огромного, но заключенного в материке водоема. Оно было видно отсюда – отражающее свет солнца, удивительно соответствующее имени.
К карете подъехал человек в сине-серебряной мантии. В отличие от одежды идрийских монахов, она вовсе не была простой – на нем красовались и огромные острые наплечники (почти придававшие одежде сходство с доспехом), и головной убор в тон. Это зрелище, в сочетании с яркими цветами и сложными узорами на мантии, заставило волосы Сири испуганно побелеть.
Незнакомец поклонился и произнес низким голосом:
– Госпожа принцесса Сисирина. Я Трилидис, верховный священник Его Бессмертного Величества Сесеброна Великого, Вернувшегося Бога и Короля Халландрена. Вы позволите этой символической почетной страже провести вас ко Двору Богов.
«Символической?» – подумала Сири.
Священник не стал ждать ответа; он просто повернул коня и направился обратно по дороге к городу. Карета двинулась следом, а солдаты неуверенно зашагали рядом с ней. Джунгли уступил место отдельным пальмовым рощицам, и Сири с удивлением заметила, сколько тут песка. Вскоре пейзаж заслонили ровные ряды солдат, стоявших по обе стороны дороги.
– Остр, Бог Цвета! – прошептал один из стражников Сири. – Это Безжизненные!
Волосы Сири только начали рыжеть; они мгновенно вернули себе белый цвет страха. Солдат был прав: облаченные в цветную форму халландренцы были тускло-серыми. Глаза, кожа, даже волосы – все было полностью лишено цвета, и остался лишь один оттенок.
«Не могут они быть Безжизненными! – подумала она. – Они выглядят как люди!»
Она представляла Безжизненных скелетами, с которых падает гниющая плоть. Они же, в конце концов, были умершими, которых вернули к жизни в качестве бездумных солдат. Но те, мимо кого Сири ехала, казались людьми. Только отсутствие цвета и застывшее выражение лиц их отличало – и то, что они стояли неестественно неподвижно. Ни движения, ни дыхания; не дергался ни единый мускул. Даже глаза застыли. Они казались статуями, а серая кожа лишь усиливала сходство.
«И… я выйду за одну из таких штуковин?» – подумала Сири. Но нет, Вернувшиеся от Безжизненных отличались, и все они отличались от Тусклых – людей, потерявших свое Дыхание. Она смутно помнила случай, когда кто-то в ее деревне Вернулся. Это было почти десять лет назад, и отец не разрешил посмотреть на этого человека. Сири помнила, что он мог говорить и общаться с семьей, даже хотя и не помнил ее.
Он умер снова через неделю.
В конце концов карета оставила позади ряды Безжизненных. Приближались городские стены – огромные и устрашающие, но казавшиеся выстроенными со вниманием скорее к искусству, а не практичности. Верхушки стен были изогнуты огромными полукружиями – словно цепи холмов; кромка была выложена золотым металлом. Сами ворота были сделаны в виде двух изогнувшихся гибких морских зверьков, обрамлявших огромную арку. Сири проехала сквозь них в компании халландрийских кавалеристов, казавшихся живыми.
Она всегда считала Халландрен местом смерти. Образы в уме Сири строились из рассказов торговцев историями или старух у зимнего очага. Они рассказывали о выстроенных из черепов городских стенах, которые были окрашены аляповатыми и уродливыми цветными мазками. Сири представляла здания, заляпанные различными несочетаемыми цветами. Вульгарные.
Она ошибалась.
Нет, конечно, в Т’Телире была надменность. Казалось, что каждое новое чудо хочет схватить ее за волосы и притянуть к себе. На улицах толпились люди – больше, чем Сири когда-либо видела – и теснили друг друга, чтобы посмотреть на карету. Может, тут были и бедняки, но она их не различила – они все были ярко одеты. Некоторые носили более пышную одежду – может, торговцы, у Халландрена вроде не было знати, кроме богов. Но даже на самой простой одежде хватало жизнерадостного цвета.
Многие цвета на зданиях конфликтовали, но неряшливости не было. Следы умелой руки ремесленника и человека искусства были везде – на фасадах лавок, людях, статуях могучих солдат, что часто встречались на углах. Все это было ужасно ошеломляюще. Блестяще. Яркая, увлеченная показуха.
У Сири начинала болеть голова, но она невольно улыбнулась и ее волосы стали соломенными.
«Может… может, потому отец меня послал, – подумала Сири. – Что бы там ни было с обучением, Вивенна бы сюда никогда не вписалась. Но я всегда слишком сильно интересовалась цветом».
Ее отец был хорошим королем, и чувства его были остры. Что если он, двадцать лет взращивая и обучая Вивенну, пришел к выводу, что помочь Идрису может не она? Неужели именно потому впервые в жизни Сири отец предпочел ее Вивенне?
«Но если это правда, то что мне надо делать?»
Она знала, что идрийцы боятся халландренского вторжения, но не представляла, чтобы отец послал одну из своих дочерей, если верил, что близится война. Может, он надеялся, что она сможет ослабить напряжение между государствами?
Эта возможность лишь усилила беспокойство. Долг для Сири был чем-то незнакомым и определенно нервирующим. Ее отец доверил ей саму судьбу и жизнь народа. Она не могла сбежать, исчезнуть или спрятаться.
Особенно от собственного замужества.
Ее волосы снова начали белеть от страха перед будущим, и Сири постаралась отвлечься на город. Не так уж сложно оказалось позволить ему захватить внимание – он был огромным, раскинувшимся по холмам и вокруг них подобно усталому зверю. Когда карета добралась до южной части она увидела сквозь промежутки между зданиями, что Яркое Море создавало залив у города. Т’Телир окружал залив, спускаясь к воде и охватывая ее полумесяцем. Так городской стене надо было лишь выписать полукруг, примкнув к морю и окружив город.
Он не казался тесным. В городе хватало открытого места – рынки и сады, большие участки незанятой земли. Пальмы обрамляли многие улицы, хватало и иных деревьев. Приходивший с моря прохладный ветер сбивал жару куда сильнее, чем Сири ожидала.
Дорога привела к возвышению на побережье, к малому плато, с которого открывался прекрасный вид… если бы его не окружала высокая глухая стена. Сири с нарастающим опасением следила за тем, как ворота в этот маленький город-в-городе открылись, впуская карету, солдат и священников.
Простолюдины оставались снаружи.
Внутри оказалась еще одна стена, не дававшая никому увидеть происходящее через ворота. Процессия повернула налево и обогнула эту стену, въезжая во Двор Богов – закрытый, покрытый травой огромный двор. Здесь высилось несколько десятков огромных особняков, и каждый был окрашен особыми цветами. А на самом дальнем конце находилось массивное черное строение, куда выше обычных зданий.
Огражденный стеной двор был тих и спокоен. Сири видела на балконах фигуры; обитатели домов наблюдали за тем, как ее карета движется по траве. Перед каждым дворцом простерлись ниц мужчины и женщины; цвета их одежды совпадали с цветами зданий.
Сири на них почти не обратила внимания. Вместо того она вонзила нервный взгляд в большое черное здание – в пирамиду из громадных блоков-ступеней.
«Черное, – подумала она. – В городе цвета».
Волосы Сири побледнели еще больше. Ей внезапно захотелось быть более благочестивой; она сомневалась, что Остру угодны ее вспышки, и чаще всего она с трудом цитировала Пять Видений. Но он же присмотрит за ней ради ее народа. Да?
Кортеж остановился у подножия огромного треугольного здания. Сири выглянула в окно, заметив на вершине выступы и украшения, отчего верхушка здания казалась тяжеловатой. На мгновение ей показалось, что сейчас темные блоки обрушатся и похоронят ее под собой.
Священник снова подъехал к окну Сири. Кавалеристы молча ждали приказов, и только дыхание их лошадей нарушало тишину огромного открытого двора.
– Мы прибыли, Сосуд, – сказал священник. – Когда мы войдем в здание, вас приготовят и отведут к мужу.
– Мужу? – неуверенно переспросила Сири. – А брачной церемонии не будет?
Священник самодовольно улыбнулся.
– Королю-Богу не нужны церемонии. Вы стали его женой в тот момент, когда он того пожелал.
Сири содрогнулась.
– Я просто надеялась, может, что увижу его до того, как… знаете…
Священник одарил ее жестким взглядом.
– Король-Бог не следует женским капризам. Вы благословлены превыше всех, ибо вам будет дозволено коснуться его – но лишь по его воле. Не притворяйтесь, что вы выше, чем вы есть. Вы пришли, потому что он того пожелал и будете повиноваться. В ином случае вас отставят и изберут иную – что, я полагаю, дурно обернется для ваших мятежных друзей в горах.
Священник развернул коня и направился к огромному каменному пандусу, что вел к зданию. Карета снова пришла в движение, унося Сири к ее судьбе.

А вот что-то вспомнилось при разговоре на совершенно иную тему.
Довольно давно мне довелось побывать в Англии, в стране моего основного-по-специальности иностранного языка. Давно – это, чтобы не соврать, лет семнадцать-восемнадцать назад.
Получилось так в несколько этапов. Сперва было сотрудничество британского университета и нашего МГЛУ, вылившееся в поездку в Англию нескольких преподавателей и профессоров… и, соответственно, в знакомства. Последовал ответный визит – группы англичан в Беларусь.
И вот если на первом этапе я, естественно, участия не принимал, то второй повидал. Благо в числе принимающих была и наша семья, в частности потому, что одним из инициаторов контакта оказался мой дед.
Для тогдашнего меня это оказалась неплохая языковая практика, а еще повод поразмыслить и удивиться странностям настоящих живых англичан. В частности, тому как они постоянно фотографируют наши дворы и как активно едят все, чем угощают. Несколько позже я понял причины и того, и другого. Фамилия у наших гостей – с коими до сих пор дружим – была, кстати, ну типичнейше английская. Смит, угу.
Третий этап наступил, когда к контакту подключилась церковь из Бреста. Вот увы, не скажу, как это было – честно не помню, и не принимал участия. Церковь, уточню – некое ответвление от христианства, вроде нормальное. Я их, признаться, до сих пор путаю, потому что никак не пойму разницы. Но в любом случае пастор – мой, кстати, тезка – очень хороший человек, с которым мы до сих пор всей семьей дружим.
Итогом всего этого стало следующее: в Англию отправилась группа детей, преимущественно из Бреста и из пострадавших от Чернобыля регионов. А еще я. И бабушка. Бабушка – потому что оба моих старших превосходно знают английский, и группе требовался дополнительный переводчик, вкупе к более молодой и энергичной девушке…
…сразу должен сказать – «дополнительный» стал основным. Потому что оная девушка девяносто процентов времени где-то развлекательно пропадала, и переводческая работа ложилась на бабушку. Но об этом не пожалел решительно никто – потому что и язык она знала во много раз лучше, и английскую культуру изучала давно и активно, и вообще как-то незаметно стала вторым руководителем группы. Потому что светлая голова, воля, знание языка и оной страны дают очень эффективное сочетание.
(Вот здесь, кстати, о ней я уже писал – правда, естественно, фото очень давние)
Добирались мы на автобусе через Европу; полдороги автобус грыз чипсы. С тех пор я на них даже смотреть не могу. Материковые страны мне почти не запомнились, а вот потом… А потом был паром и приближение к Англии.
День выдался какой-то не по-британски ясный, так что на белые скалы Дувра я полюбовался. Зрелище действительно впечатляющее, даже когда знаешь, что увидишь.
В Лондоне мы пробыли не так уж долго, отправившись туда, где провели большую часть времени – в графство Девон. Графство, скажу вам, примечательнейшее в том плане, что… ну, скажем так, если вы берете хоть какой-то английский роман с действием в собственно Англии – то Девон там будет почти наверняка или упомянут, или показан, или вообще все там и происходит. Я уже молчу о том, что оттуда родом куча знаменитых британских пиратов.
Конкретно принимающим городом у нас был Эксетер – относительно небольшой, и… такой, очень английский. Если бы не современная техника, не сказал бы, что он сильно отличается от себя-в-прошлых веках – спасибо еще и британской любви к традициям. Перед местным собором (офигенно красивое здание, к слову) по памятным датам проходят краткие военные парады – ветеранские, можно сказать. Местные дома хоть бери и вставляй как иллюстрацию к Диккенсу или еще кому тех же времен.
(Тут я понял, к слову, причину странного поведения англичан в Беларуси. Дело в том, что Англия – она небольшая, и это очень заметно. По дворам, в частности; квартиры тут располагаются скорее по вертикали, крупный двор – редкость. Так что стандартный минский двор действительно расширял глаза британцам.
Еда – отдельная категория. Я очень надеюсь, что за эти годы британцы научились готовить, потому что тогда не умели явно. Я вообще скверный едок, но после возвращения из Англии у меня месяц держался зверский аппетит, причем даже на нелюбимую пищу.)
Кстати, мы удивляли англичан больше, чем они – нас. До сих пор помню фееричное высказывание одной дамы «разве в вашей стране знают, что такое «омлет»?»
Но ближе к стране. Поскольку мы были первой группой, возили нас… да массаракш, куда только не возили. Показывали полицейский участок. Пожарную станцию. Пещеры. Собор. Ратушу. Окрестные города и даже соседнее графство. Особенно для интересующихся… это в первую очередь для англофилов вроде нас с бабушкой.
По Лондону, уже ближе к отъезду, погуляли особо. В маршрут попали Трафальгарская площадь (колонна Нельсона, кстати, удивительно высокая), собор святого Павла, Бейкер-стрит, Биг Бен – правда, издали… Я тогда еще умудрился шокировать англичан спокойным опознанием памятников с полувзгляда – «А, это статуя Ричарду Львиное Сердце. А вот эта – Оливеру Кромвелю». И был прав, кстати.
Тогда же я получил, можно сказать, первый переводческий опыт. Дело в том, что в числе прочего англичане вовлекли нас в… скажем так, спортивное состязание, какая-то смесь ориентирования на местности и детектива. Но на беготню по холмам здоровья бабушки уже не хватало, ее молодая коллега вновь испарилась куда-то… а кроме них английский в группе знал только я. Тогда – четвероклассник. Пришлось работать, что делать! И справился, к слову, вот разве что тогда не знал, что «blackbird» – это дрозд. До сих пор стыдно.
Пробыли мы там где-то порядка месяца, и впечатлений набрались порядочно. Сейчас я все уже не восстановлю – это надо откопать фотоальбомы и уже по образам тех времен вспоминать. Пожалуй, позже так и сделаю.
Пока что замечу, что с тех пор остались знакомые, воспоминания, впечатления и вдохновение. А что еще от путешествия надо?

Англоязычные авторы и их язык.
Вот как, спрашивается, внятно передать по-русски имя Blushweaver? Поясню - речь о женщине, исключительно чувственной, у которой что ни слово, то намек, что ни жест - то искушение. Перевести двумя словами не проблема, но у нее же еще и титул - Прекрасная.
Попробуй подыщи вариант...
А ведь там еще Calmseer, Allmother, Mercystar, Stillmark, Weatherlove, Lifeblesser... Ладно, последние четверо - персонажи эпизодические, но первые-то важны и появляются/поминаются не раз.

Знакомство с одной из главных героинь и судьбоносное решение с бюрократическим вывертом.


У незначительности было множество преимуществ. У незначительности было множество преимуществ.
Конечно, по меркам многих людей Сири отнюдь не была «незначительной». В конце концов, она была дочерью короля.
К счастью, у ее отца имелось четверо выживших детей, и семнадцатилетняя Сири была самой младшей. Фафен – дочь постарше – исполнила семейный долг и стала монахиней. За ней следовал Риджер, старший сын, наследник трона.
А еще была Вивенна.
Приближаясь обратно к городу, Сири вздохнула.
Вивенна, старшая из детей короля, была… ну… Вивенной. Прекрасной, уравновешенной, совершенной почти во всем. И это было неплохо, если учитывать, что ее обручили с богом. В любом случае, Сири – четвертый ребенок – была ненужной.
Вивенне и Риджеру приходилось погружаться в занятия. Фафен надо было проводить время на пастбищах и в домах. Однако незначительная Сири могла куда больше себе позволить – например, постоянно исчезать в пригородах на многие часы.
Конечно, ее отсутствие заметят, и, конечно, будут проблемы. Но даже ее отец не мог не признать, что ее исчезновение особого неудобства не причинит. Город прекрасно существовал и без Сири… собственно, скорее, когда она не крутилась поблизости, ему было даже и лучше.
Незначительность. Для других это слово звучало бы оскорблением. Для Сири – благословением.
Сири улыбнулась, проходя в город; к ней неизбежно притянулись взгляды. Хотя Бевалис на бумаге был столицей Идриса, он был невелик и все ее знали в лицо. Судя по историям, которые Сири слышала от заворачивавших к ним торговцев историями, ее родной город казался от силы деревней рядом с огромными столицами иных стран.
Но Сири он нравился, невзирая на тусклые улицы, крытые соломой крыши и скучные – но крепкие – каменные стены. Здесь женщины загоняли отбившихся от стаи гусей, мужчины вели груженых весенними семенами ослов, а дети гнали овец на пастбища. В огромных городах Ксаки, Хадреса или даже страшного Халландрена были виды поэкзотичнее, но там были бы безликие, вопящие, вездесущие толпы и надменные аристократы. Все это было не во вкусе Сири; ей и Бевалис-то обычно казался несколько чрезмерно деловитым.
«И все же, – подумала она, глядя на собственное практичное серое платье, – могу поспорить, что цветов в этих городах больше. Вот на это мне хотелось бы посмотреть».
Там бы ее волосы не так уж выделялись.
Как обычно, длинные волосы Сири посветлели от радости, когда она отправилась в поля. Она сосредоточилась, стараясь заставить их повиноваться, но смогла изменить их цвет лишь на тускло-коричневый. Сири никогда толком не удавалось их контролировать. В отличие от Вивенны.
Пока Сири шла по городу, за ней увязалась компания маленьких детей. Она улыбнулась, притворившись, что не обращает внимания на них, пока одна девочка не набралась храбрости подбежать и дернуть ее за платье. Вот тогда Сири с улыбкой обернулась.
Ее встретили серьезные лица. Идрийских детей даже с такого возраста учили избегать позорных взрывов чувств. Остринское учение говорило, что в чувствах нет ничего дурного, но неправильно притягивать к себе внимание с их помощью.
Сири никогда не удавалось благочестие. Она считала, что это не ее ошибка – раз уж Остр сотворил ее с явной неспособностью слушаться.
Дети терпеливо ждали, пока Сири коснется фартука и вытащит пару ярких цветков. Вот тогда их глаза широко раскрылись – они взирали на живые краски.
Три цветка были голубыми, один – желтым. Они ясно выделялись на намеренно тусклом фоне города; здесь не было никаких цветов, кроме красок кожи и глаз жителей. Камни белили, одежду дубили или красили серым. Чтобы не было цвета.
Ибо без цвета не было Пробудителей.
Девочка, что дернула Сири за юбку, в конце концов взяла цветы и метнулась прочь; остальные дети кинулись за ней. Несколько прохожих наградили Сири недовольными взглядами, но никто из них ничего не сказал. У жизни принцессы – пусть и незначительной – были свои преимущества.
Она двинулась дальше, к дворцу. Это было низкое одноэтажное здание с крупным двором, где слежалась земля. Сири проскользнула мимо торговцев у ворот, повернула за угол и вошла на кухню.
Главная кухарка Маб оборвала песню, когда открылась дверь и воззрилась на Сири.
– Твой отец тебя ищет, дитя, – Маб отвернулась и снова набросилась на луковицы, мурлыкая себе под нос мелодию.
– Думаю, да, – Сири подошла к горшку и принюхалась, вдыхая спокойный аромат кипящей картошки.
– Опять сбежала в холмы, да? Пропустила занятия с наставниками, могу поспорить.
Сири улыбнулась, а затем выхватила еще два ярко-желтых цветка и покрутила их в пальцах.
Маб закатила глаза.
– И снова, думаю, развращала городскую молодежь. Нет, ну в самом деле, девочка, тебе уже пора из этого вырасти. Твой отец тебе много чего скажет об увиливании от обязанностей.
– Люблю, когда со мной говорят, – заметила Сири. – И я всегда столько нового узнаю, когда отец злится. Нельзя же пренебрегать образованием, правда?
Маб фыркнула и добавила к луку немного соленых огурцов.
– В самом деле, Маб, – продолжила Сири, помахивая цветком и чувствуя, как ее волосы слегка краснеют. – Не вижу, в чем тут сложность. Остр сотворил цветы, верно? Он даровал им цвет, так что они не могут нести зло. Да во имя всего святого – мы его называем Богом Цвета!
– В цветках зла нет, – ответила Маб, добавляя к вареву некую траву, – если только они остаются там, куда Остр их поместил. Нельзя брать красоту Остра и придавать себе важности.
– Цветок не придает мне важности.
– Да? – спросила Маб, добавляя в один из кипящих горшков траву, огурец и лук.
Она постучала по стенке горшка плоской стороной ножа, прислушалась, кивнула и принялась искать под столом другие овощи.
– Вот скажи мне, – приглушенно спросила она, – ты и впрямь думаешь, что ты не привлекаешь внимание, гуляя по городу с такими цветами?
– Это лишь потому, что сам город такой тусклый. Будь у нас побольше цвета, никто бы и лепестка не заметил.
Маб выпрямилась, поставив на стол коробку с разными клубнями.
– Ты бы предпочла, чтобы мы раскрасили его как Халландрен? Может, нам еще Пробудителей в город пригласить? Как тебе это? Дьяволов, которые высасывают души у детей и удушают людей их же одеждой? Вытаскивают трупы из могил и заставляют их делать черную работу? Режут женщин на нечестивых алтарях?
Сири почувствовала, как ее волосы слегка белеют от беспокойства.
«Хватит!» – подумала она. Кажется, у волос был собственный разум, отзывавшийся на ее предчувствия.
– Это лишь россказни – о приносимых в жертву девах, – сказала Сири. – Они этим на самом деле не занимаются.
– Истории откуда-то берутся.
– Да, от старух, которые сидят у каминов зимой. Не думаю, что нам надо бояться. По мне – халландренцы могут делать что хотят, пока нас не трогают.
Маб принялась резать клубни, не отводя от них взгляда.
– У нас есть договор, Маб, – продолжила Сири. – Отец и Вивенна позаботятся о том, чтобы ничего не случилось, и чтобы халландренцы оставили нас в покое.
– А если не оставят?
– Оставят. Не надо волноваться.
– У них армия лучше, – сказала Маб, по-прежнему не отводя взгляда от нарезаемых овощей. – Сталь лучше. Еды больше. И эти… эти штуки. Люди волнуются. Может, не ты, но разумные волнуются.
Слова кухарки было трудно просто так отбросить. У Маб хватало ума и мудрости, выходивших за пределы понимания специй и бульонов. Однако она была склонна паниковать.
– Ты зря волнуешься, Маб. Вот увидишь.
– Я просто хочу сказать, что сейчас не время для принцессы бегать с цветами, выделяться и привлекать неодобрение Остра.
Сири вздохнула.
– Ну хорошо, – сказала она и кинула последний цветок в горшок. – Теперь будем выделяться все вместе.
Маб замерла, потом закатила глаза, нарезая корень.
– Надеюсь, это был ванавель?
– Конечно! – ответила Сири, принюхиваясь. – Я не стала бы портить добрую еду. И я все равно считаю, что ты преувеличиваешь.
Маб тоже принюхалась.
– Держи, – сказала она, доставая второй нож. – Приноси пользу. Тут корни нарезать надо.
– А я разве не должна появиться пред отцом? – спросила Сири, ухватив искривленный корень ванавеля и принимаясь его резать.
– Он же тебя сюда и пошлет и заставит работать на кухне в наказание, – отозвалась Маб, снова постучав ножом по горшку. Кухарка твердо верила, что может оценить готовность блюда по звону горшка.
– Остр помоги мне, если отец когда-нибудь узнает, что мне здесь нравится.
– Тебе просто нравится вертеться у пищи, – заметила Маб, выловив цветок Сири из варева и отбросив его в сторону. – В любом случае, к королю сейчас нельзя. Он совещается с Ярдой.
Сири никак не отреагировала, лишь продолжив резать. Но вот ее волосы посветлели от возбуждения.
«Обычно отец часами совещается с Ярдой, – подумала она. – Что толку сидеть тут и ждать, пока он закончит…»
Маб повернулась, чтобы взять что-то за пределами стола; когда она перевела взгляд к Сири, та уже вылетела сквозь дверь, ринувшись к королевским конюшням.
Еще пару минут спустя она галопом покинула дворец, надев любимый коричневый плащ, ощущая веселый трепет, отозвавшийся ярким светлым цветом волос. Отличная быстрая скачка прекрасно завершит день.
В конце концов, ее и так наказали бы.

Деделин, король Идриса, положил письмо обратно на стол. Он уже достаточно на него смотрел; было пора решать – отправить ли старшую дочь на смерть или нет.
Несмотря на приближение весны, в комнате было холодно. Идрис находился в горах, и тепло сюда приходило редко; его ценили и ему радовались, но оно лишь ненадолго являлось каждое лето. А еще комната была строгой, прекрасной в своей простоте. Даже у короля не было права проявлять показную надменность.
Деделин встал и поглядел на двор через окно. По меркам остального мира дворец был мал – один этаж, остроконечная деревянная крыша, невысокие каменные стены. Но для Идриса он был большим и почти что ярким. Это было простительно – дворец служил еще и залом заседаний, и штабом армии для всего королевства.
Краем глаза король видел генерала Ярду. Дородный военный ждал, сцепив руки за спиной; три шнурка перехватывали его бороду. Кроме них двоих, в комнате никого не было.
Деделин снова поглядел на письмо. Бумага была ярко-розовой, и кричащий цвет выделялся на его столе подобно капле крови на снегу. Розовый цвет в Идрисе не появлялся. Но в Халландрене – центре мирового производства красок – такие безвкусные оттенки были обычны.
– Что ж, старый друг, – произнес Деделин. – Что можешь мне посоветовать?
Генерал Ярда покачал головой.
– Близится война, ваше величество. Я чувствую ее на ветру и читаю то же самое в рапортах наших шпионов. Халландрен по-прежнему считает нас мятежниками, а наши перевалы к северу слишком соблазнительны. Они нападут.
– Тогда не надо ее посылать, – ответил Деделин, снова поглядев в окно. Во дворе сновали приехавшие на рынок люди в плащах и мехах.
– Мы не сможем остановить войну, ваше величество, – сказал Ярда. – Но… мы сможем ее отсрочить.
Деделин повернулся к нему.
Ярда шагнул вперед и тихо произнес:
– Время неподходящее. Наши войска еще не оправились от нападений вендийцев прошлой осенью, а пожары амбаров зимой… – генерал покачал головой. – Мы не можем позволить себе ввязаться в оборонительную войну летом. Наш лучший союзник против Халландрена – снега. Мы не можем дать конфликту разразиться на их условиях. Если дадим – то погибнем.
Слова были исполнены смысла.
– Ваше величество, – продолжил Ярда, – они ждут, чтобы мы нарушили договор и дали предлог для нападения. Если мы сделаем ход первыми – они точно нападут.
– Если мы исполним договор, они все равно нападут, – заметил Деделин.
– Но позже. Может, на месяцы. Вы знаете, как медленно работает политика в Халландрене. Если мы соблюдем договор, то будут дебаты и споры. Если они затянутся до зимы, то мы получим время… которое нам так нужно.
Вновь смысл. Жестокий, честный смысл. Все эти годы Деделин маневрировал и глядел на то, как двор Халландрена становится все более агрессивным и возбужденным. Каждый год появлялись те, кто призывал к нападению на «мятежных идрийцев», живущих в горах. С каждым годом их голоса становились все более громкими и многочисленными. Каждый год дипломатия и политика Деделина сдерживали армии.
Возможно, он надеялся, что повстанец Вар и его пан-кальские собратья отвлекут внимание от Идриса, но Вара схватили, а его так называемую армию разбили. Его действия лишь заставили Халландрен больше сосредоточиться на врагах.
Мир долго не продержится. Идрис слишком созрел, торговые пути слишком дорого стоят. Нынешнее поколение халландренских богов слишком непостоянно по сравнению с предшественниками. Он об этом знал – и знал также, что нарушать договор глупо. Если вы оказались в пещере зверя, не стоит вызывать его гнев.
Ярда тоже подошел к окну, облокотившись на раму. Жесткий человек, рожденный жесткими зимами.
Но он был также самым хорошим из известных Деделину людей; король отчасти хотел бы выдать Вивенну за сына генерала.
Глупая идея, конечно. Деделин всегда знал, что этот день придет. Он сам написал договор, и тот утверждал, что он пошлет дочь в жены Королю-Богу. Халландренцам требовалась дочь королевской крови, чтобы добавить прежнюю линию к своей династии. Именно к этому тщеславные и развращенные жители долин давно стремились, и лишь это особое условие договора спасало Идрис последние двадцать лет.
Этот договор стал первым официальным документом в правление Деделина, и он его заключил практически сразу после того, как убили его отца. Деделин сжал зубы; как быстро он склонился перед требованиями врагов. И все же придется сделать это вновь: идрийский монарх обязан сделать все для людей. Тем различались Идрис и Халландрен.
– Если мы пошлем ее, Ярда, – прошептал Деделин, – мы пошлем ее на смерть.
– Может, они ей не причинят вреда, – наконец ответил Ярда.
– Ты знаешь, что это не так. Первое, что они сделают с началом войны – так это используют Вивенну против меня. Это же халландренцы. Во имя Остра, они Пробудителей во дворцы зовут!
Ярда замолчал. Наконец, он покачал головой:
– Последние рапорты говорят о том, что их армия выросла до сорока тысяч Безжизненных.
«Господь Цвета», – подумал Деделин, снова поглядев на письмо. Оно было написано простым языком: минул двадцать второй день рождения Вивенны, и условия договора утверждали, что Деделин не может ждать дольше.
– Жалкий план – послать Вивенну, – сказал Ярда. – Но только он у нас есть. Будь у нас больше времени, я бы смог привлечь на нашу сторону теградельцев – они ненавидят Халландрен со времен Всевойны. Возможно, я бы смог найти способ заново разжечь остатки восстания Вара в самом Халландрене. По крайней мере мы можем отстроиться, собрать припасы, прожить еще год.
Ярда повернулся к королю.
– Если мы не пошлем Халландрену их принцессу, война станет результатом нашей ошибки. Кто нас поддержит? Они потребуют ответа: почему мы отказываемся исполнять договор, написанный нашим же королем!
– А если мы пошлем им Вивенну, то в их династию вольется королевская кровь и у них появится еще больший повод притязать на горы!
– Может быть, – ответил Ярда. – Но если мы оба знаем, что они все равно нападут – то какое нам дело до притязаний? По крайней мере, они подождут пока родится наследник, и лишь после того начнут войну.
Время, больше времени. Генерал всегда просил о времени. Но почему это время должно покупаться ребенком самого Деделина?
«Ярда, не колеблясь, пошлет одного солдата на смерть, если она даст время остальным войскам собраться для атаки, – подумал Деделин. – Мы – идрийцы. Как я могу просить от дочери меньшего, чем требую от своих бойцов?»
Но просто вообразить Вивенну в руках Короля-Бога, вообразить, что ее заставят носить ребенка этого существа… от этой мысли волосы короля чуть не побелели от волнения. Ребенок окажется мертворожденным чудовищем и станет новым Вернувшимся богом Халландрена.
«Есть еще один способ, – прошептало нечто в его разуме. – Не обязательно посылать Вивенну…»
Раздался стук в дверь; король и генерал разом повернулись. Деделин разрешил войти. Он предполагал, кто может сейчас прийти к нему.
Вивенна была облачена в непритязательное серое платье и сейчас казалась ему очень юной. Но она была совершенным воплощением идрийской женщины – волосы стянуты в скромный узел, никакой притягивающей внимание косметики. Она не была робкой и мягкой, как некоторые аристократки из северных королевств. Она была просто сдержанной. Сдержанной, простой, твердой и способной. Идрийкой.
– Вы уже несколько часов совещаетесь, отец, – сказала Вивенна, одарив Ярду уважительным поклоном. – Слуги говорят о цветном конверте, который генерал принес с собой. Полагаю, я знаю его содержимое.
Деделин поймал ее взгляд, затем жестом пригласил сесть. Вивенна тихо закрыла дверь и опустилась на один из деревянных стульев у стены комнаты. Ярда, как и подобало мужчине, остался стоять.
Вивенна поглядела на письмо на столе. Она оставалась спокойной, а волосы не меняли достойного черного цвета. Старшая дочь Деделина была вдвое благочестивее его и, в отличие от самой младшей дочери, никогда не привлекала к себе внимание всплесками чувств.
– Полагаю, тогда я должна подготовиться к путешествию, – сказала Вивенна, сложив руки на коленях.
Деделин открыл рот, но не смог найти возражений. Он поглядел на Ярду, и тот лишь покорно покачал головой.
– Я всю жизнь к этому готовилась, отец, – продолжила Вивенна. – Я готова. Однако Сири вряд ли хорошо это воспримет; она уехала на коне примерно час назад. Я должна отбыть раньше, чем она вернется – так мы избежим всего, что она может устроить.
– Поздно, – Ярда, поморщившись, кивнул на окно. Как раз в этот момент люди шарахнулись в стороны, когда сквозь ворота проскакала девушка. На ней был темно-коричневый плащ – почти слишком цветной, и, конечно же, волосы были распущены.
И они были желтыми.
Деделин ощутил, как в нем растут гнев и недовольство. Лишь Сири могла заставить его потерять власть над собой, и – словно с иронией отзываясь на источник гнева – его волосы начали менять цвет. Для посторонних глаз несколько прядей из черных стали рыжими.
Таков был отличительный знак королевской семьи, бежавшей в горы Идриса в разгар Всевойны. Другие могли скрывать чувства. Однако правители всегда являли их в самих своих волосах.
Вивенна, неизменно спокойная, наблюдала за ним, и ее сдержанность дала Деделину силу снова принудить волосы стать черными. Усилие воли для контроля над предательскими Царскими Волосами было куда больше, чем понял бы любой простолюдин. Деделин не знал, как Вивенна так легко с этим справлялась.
«У бедной девочки никогда не было детства», – подумал он.
С рождения жизнь Вивенны направляли к этому событию. Его первенец, девочка, которая всегда казалась частью его самого. Та, кем он всегда гордился: женщина, уже завоевавшая любовь и уважение народа. Внутренним взором Деделин видел, какой королевой она может стать – сильнее, чем он. Королевой, способной провести народ сквозь грядущие темные времена.
Но только если она выживет.
– Я подготовлюсь к путешествию, – сказала Вивенна, поднимаясь.
– Нет, – ответил Деделин.
Ярда и Вивенна повернулись к нему.
– Отец, – заметила Вивенна. – Если мы нарушим договор, то начнется война. Я готова пожертвовать собой ради наших людей. Ты меня этому научил.
– Ты не поедешь, – твердо сказал Деделин, снова повернувшись к окну.
Снаружи Сири смеялась, разговаривая с конюхом. Деделин мог распознать ее чувства даже с расстояния: волосы дочери стали пламенно-рыжими.
«Господь Цвета, прости меня, – подумал он. – Что за кошмарный выбор для отца. Договор предельно ясен: когда Вивенне исполнится двадцать два года, я должен отправить свою дочь в Халландрен. Но там не оговорено, какую дочь я должен послать».
Если он не пошлет халландренцам одну из дочерей, они мигом нападут. Если он пошлет не ту дочь, они могут разозлиться, но не нападут – это Деделин знал. Они подождут появления наследника. Идрис получит как минимум девять месяцев.
«И… – подумал он, – если они попытались бы использовать против меня Вивенну, я знаю, что не смогу сопротивляться и сдамся».
Признавать это было позорно. Но, в конце концов, именно этот доводи и определил решение.
Деделин снова отвернулся от окна.
– Вивенна, ты не станешь женой бога-тирана наших врагов. Я пошлю вместо тебя Сири.