О Магнусе– Магнус вернется на Терру, хотя и ненадолго, – сказал Император, повернувшись к сыну, и словно удивившись его недовольству. – Вы с ним близки?
– Мы встречались лишь несколько раз, – поразмыслив секунду, ответил Пертурабо. – Но, да, он мне нравится. Он уже помог мне перевести некоторые крайне таинственные тексты из моей коллекции. Я думаю, мы станем добрыми друзьями.
– Почему?
Вопрос казался странным – даже тогда. Впоследствии события на Никее сделали его еще более странным: словно Император уже знал, на какой путь ступил Алый Король.
– Мы оба любим науку, и мы оба стремимся узнавать новое, – ответил Пертурабо. – В конце концов, что толку от крестового похода без культуры и изучения? Что за цель – лишь разрушать и опустошать? Нет, если у крестового похода есть цель – то это стремление выковать нечто лучшее на месте прежнего.
– А, слова твоего фиренцийского эрудита, – с мягкой усмешкой сказал Император.
– А я-то думал, что смогу выдать их за собственную мудрость, – отозвался Пертурабо с такой же улыбкой.
Мечта примархаЗнакомый Пертурабо мир исчез, сменившись городом, о котором он мечтал еженощно, с того момента, как покинул Олимпию. Он стоял в центре огромного мраморного бульвара, чей простор обрамляли высокие деревья и величественные изваяния. Сам примарх сейчас был похож на ученого и гражданского руководителя – он был облачен в длинный бледно-кремовый хитон и сандалии из мягчайшей кожи. Он был человеком, живущим ради мира, а не войны, и такая жизнь подходила ему как вторая кожа.
Воздух был до боли чистым, и окрашенным лишь запахом горных елей из скальных долин и свежей воды из кристально-чистых водопадов. Небо было обширным и голубым, прорезанным облаками, казавшимися подобными выдохам. Даже зная, что все это – ложь, Пертурабо не мог не восхититься своим детищем, вглядеться в могучие цепи горной красоты, увенчанные снегом пики и чистые линии города вокруг.
Лохос, мрачная горная твердыня Даммекоса, перестроенная по воле его приемного сына.
Город наполняли здания, которые он лишь воображал себе; каждое из них было знакомо примарху так же, как ребенок – отцу; но каждое из них было невозможным, никогда не было возведено в реальности.
Позади высился Талиакрон, но сотворенный из полированного мрамора и оуслита, окрашенный порфиром, золотом и серебром. Вокруг вздымались дома справедливости, торговые залы, дворцы летописей и жилища обитателей города.
Люди Лохоса ступали по бульвару, двигаясь с неспешной грацией; они выглядели довольными жизнью. Куда бы Пертурабо ни смотрел, он видел мирных мужчин и женщин, людей с надеждами и стремлениями, мечтами и средствами претворить их в реальность. То были олимпийцы, какими он стремился их видеть – чистые телом, здоровые сердцем и объединенные общей целью. Они приветствовали его, и каждая улыбка была истинной и сердечной. Они любили примарха, и счастье олимпийцев отражалось в каждом добром слове, каждом уважительном жесте и теплом приветствии.
Здесь воплотилась в реальность его архитектурная библиотека, город воображения, гармонии и света; примарх ступал по множеству улиц, которые создал и для которых был любимым отцом. Это был город мечты. Его мечты.
И хотя Пертурабо не видел всех двенадцати великих городов-государств Олимпии, он знал, что все они подобны Лохосу. Каждый из них был возведен по его точным проектам, логичным и выверенным, и основанным на знании, что эти места строились для людей. Какими бы величественными ни были здания, каким бы огромным ни были масштабы и замыслы – они не стали бы успешными, если забыть это главное правило. А Пертурабо его никогда не забывал.