38
Светопеснь сел на краю кровати, уставившись перед собой в пол. На лбу блестели крупные капли пота, он тяжело дышал.Светопеснь сел на краю кровати, уставившись перед собой в пол. На лбу блестели крупные капли пота, он тяжело дышал.
Лларимар взглянул на младшего писца, опустившего перо. По углам спальни засуетились слуги; по приказу Светопесни они сегодня разбудили его необычно рано.
– Ваша светлость? – спросил Лларимар.
«Неважно, – подумал Светопеснь. – Мне снится война, потому что я о ней думаю. Не из-за пророчеств. Не потому, что я бог».
Но сон казался столь реальным. Во сне он был солдатом на поле боя, но оружия у него не было; вокруг умирали другие бойцы. Он знал их, был близок к каждому – и один друг умирал за другим.
«Но война с Идрисом будет совсем не такой. Там будут сражаться наши Безжизненные».
Светопесни не хотелось признавать, что друзья во сне не носили яркие цвета. Он глядел на битву глазами не халландренского солдата, а идрийского. Может, именно потому резня и случилась.
«Именно идрийцы нам угрожают. Это они взбунтовались и откололись, поставив второй трон в пределах Халландрена. Их надо усмирить.
Они это заслужили».
– Что вы видели, ваша светлость? – снова спросил Лларимар.
Светопеснь прикрыл глаза, вспоминая иные образы, постоянно всплывавшие во снах. Сияющая красная пантера. Буря. Лицо молодой женщины – ее поглощала тьма, пожирала заживо.
– Я видел Румянец, – сказал он, решив поведать лишь о последней части сна. – Ее лицо было залито красной краской. Я видел тебя – ты спал. И я видел Короля-Бога.
– Короля-Бога? – с волнением в голосе спросил Лларимар.
Светопеснь кивнул.
– Он плакал.
Писец записал сказанное; Лларимар, вопреки обыкновению, не требовал подробностей.
Светопеснь встал, изгоняя образы из разума; однако слабость в теле отбросить было куда труднее. Наступил день питания, и ему придется или взять Дыхание, или умереть.
– Мне понадобятся урны, – сказал Светопеснь. – Два десятка, по одной на каждого бога, раскрашенные в их цвета.
Лларимар отдал приказ, даже не спросив о причине.
– А еще нужны камешки, – добавил Светопеснь, позволяя слугам себя одевать. – И много.
Лларимар кивнул.
Одевшись, Светопеснь двинулся к выходу из комнаты – чтобы вновь кормиться детской душой.
Светопеснь кинул камешек в урну прямо перед собой, и тот слабо звякнул.
– Хороший бросок, ваша светлость, – заметил стоявший позади кресла Лларимар.
– Ничего особенного, – Светопеснь метнул другой камешек. Он упал как раз у нужной урны; слуга поспешил вперед, поднял камешек с земли и забросил в урну.
– Кажется, мне это от природы дано, – заметил Светопеснь. – Мне каждый раз удается.
Свежее Дыхание усилило тело, и теперь он чувствовал себя значительно лучше.
– Истинно так, ваша светлость, – кивнул Лларимар. – Обращаю ваше внимание – приближается ее светлость богиня Румянец.
– Хорошо, – Светопеснь метнул еще один камешек и на сей раз попал. Конечно, урны стояли лишь в нескольких футах от него. – Я покажу ей, как здорово кидаю камешки.
Сейчас Светопеснь сидел на зеленой траве, ощущая, как дует ветер; павильон воздвигли как раз рядом со вратами во двор. Он видел глухую стену, ограждавшую двор от самого города; вид на нее нагонял тоску.
«Если уж нас здесь заперли, – подумал он, – то могли бы хоть обеспечить приятный вид».
– Что, во имя Радужных Тонов, ты делаешь?
Светопеснь даже не стал оглядываться: он знал, что Румянец, подбоченившись, стоит позади него. Он просто кинул еще один камешек и заметил:
– Знаешь, мне всегда казалось это странным. Когда мы произносим такие слова, то призываем цвета в свидетели. Почему бы не вставить наши же имена? Мы же вроде как боги.
– Большинство богов не любят, чтобы их имена вставляли в клятвы, – Румянец села рядом.
– Тогда, на мой взгляд, они слишком надуты, – Светопеснь метнул камешек, промахнулся, и слуга пришел на помощь. – Лично мне было бы лестно, если бы моим именем клялись. Светопеснь Храбрый! Или – во имя Светопесни Отважного! Хотя, пожалуй, это трудно произносить. Может, стоить сократить – Светопеснь!
– Клянусь, – сказала она, – ты с каждым днем ведешь себя все более странно.
– Нет-нет, – поправил Светопеснь. – Вот сейчас ты ничем не клялась. Разве что ты предлагаешь, чтобы мы вставляли в выражения личное местоимение? «Ты»! То есть, ты хотела сказать – «что, во имя Тебя, ты делаешь?»
Она тихо фыркнула в ответ.
Светопеснь глянул на нее.
– Я точно такого не заслужил. Я вообще только начал. Тебя рассердил кто-то другой.
– Всематерь, – пояснила Румянец.
– По-прежнему не дает Приказы?
– Теперь она вообще отказывается со мной говорить.
Светопеснь метнул камешек в одну из урн.
– Ах, знала бы она, что пропускает, отказывая тебе во встрече! Какого освежающего чувства раздражения лишается!
– Я не раздражаю других! – возразила Румянец. – Я вела себя с ней предельно учтиво.
– Тогда, полагаю, в этом и проблема, – сказал Светопеснь. – Дорогая моя, мы боги, и мы быстро устаем от нашего бессмертного бытия. Мы определенно жаждем крайностей в чувствах – неважно, дурных или хороших. В какой-то степени важна абсолютная ценность чувства, а не его положительная или отрицательная природа.
Румянец замерла – как и Светопеснь.
– Светопеснь, дорогой, – сказала она. – Что, во имя Тебя, это значило?
– Я не совсем уверен, – признался он. – Слова просто выскочили изо рта. Однако я могу представить, что это значит. Причем в числах.
– С тобой все хорошо? – со вроде бы искренней заботой спросила она.
В сознании Светопесни блеснули образы войны, видение незнакомого ему лучшего друга, умиравшего с мечом в груди.
– Не уверен, – признался он. – В последнее время случалось немало странного.
Несколько секунд Румянец молчала.
– Хочешь отправиться ко мне во дворец и порезвиться? Меня это всегда бодрит.
Светопеснь с улыбкой подбросил камешек.
– Ты неисправима, дорогая моя.
– Ради Тебя, я же богиня похоти, – указала Румянец. – Я должна соответствовать роли.
– Ты вроде бы была богиней честности, когда я сверялся с титулами.
– Честности и честных чувств, дорогой мой, – мягко поправила она. – И, позволь заметить, страсть – одно из честнейших чувств. Но все-таки, что же ты делаешь с этими глупыми камешками?
– Считаю, – пояснил Светопеснь.
– Считаешь свои глупости?
– Их, – Светопеснь кинул еще один камешек, – и священников в цветах каждого божества, что проходят сквозь ворота.
Румянец нахмурилась. Уже наступил полдень, и в воротах толпилось множество слуг и артистов; священники мелькали лишь изредка – они являлись к своим богам рано утром.
– Каждый раз, как входит священник конкретного бога, – пояснил Светопеснь, – я бросаю камешек в урну, которая ему соответствует.
На глазах у Румянец он кинул новый камешек и промахнулся. Слуги, согласно приказам, подняли камешек и бросили в нужную урну – фиолетово-серебряную. Неподалеку по лугу спешила ко дворцу своего бога служительница Надеждолова.
– Я озадачена, – наконец признала Румянец.
– Да все просто, – улыбнулся Светопеснь. – Видишь кого-то в пурпуре – кидай камешек в урну того же цвета.
– Да, дорогой, – кивнула она. – Но зачем?
– Чтобы сосчитать, сколько священников каждого божества вошло во двор, конечно, – объяснил Светопеснь. – Так, они уже почти не появляются. Бегунок, не возражаешь посчитать?
Лларимар поклонился, подозвал нескольких слуг и писцов и приказал им опустошить урны и посчитать содержимое в каждой.
– Дорогой мой Светопеснь, – сказала Румянец. – Я искренне прошу прощения, что в последнее время обходила тебя вниманием. Всематерь удивительно невежливо не реагирует на мои предположения. Если недостаток моего внимания разрушил твой хрупкий разум…
– Мой разум совершенно неразрушим, спасибо, – отозвался Светопеснь, садясь прямо и наблюдая за считающими слугами.
– Тогда, вероятно, ты неимоверно скучаешь, – предположила Румянец. – Наверное, мы сможем найти какой-то способ тебя развлечь.
– Я развлекаюсь, – Светопеснь улыбнулся, даже не дождавшись конца подсчетов. В нескольких урнах – например, у Доброзвезды – камешков было куда меньше, чем в других.
– Светопеснь? – спросила Румянец. Из ее глаз почти исчезло игривое выражение.
– Я сегодня рано созвал священников, – поглядел на нее Светопеснь. – И приказал им занять место здесь, перед воротами, еще до восхода. Мы уже шесть часов считаем входящих.
Лларимар подошел, передал Светопесни список богов и число вошедших священников в их цветах. Светопеснь пробежал список глазами и кивнул своим мыслям.
– К некоторым богам на службу явилось более сотни священников, у пары же нашлось едва с десяток. Доброзвезда – одна из таких.
– И? – уточнила Румянец.
– И, – продолжил Светопеснь, – я отправлю моих слуг ко дворцу Доброзвезды, велев им наблюдать и считать священников, которые там есть. Я уже подозреваю, что знаю ответ. У Доброзвезды служителей не меньше, чем у нас; они просто приходят во двор по другому пути.
Румянец изумленно взглянула на него и наклонила голову к плечу.
– Тоннели?
Светопеснь кивнул.
Румянец со вздохом откинулась назад.
– Что ж, ты хотя бы не безумен и не поглощен скукой. Ты просто одержим.
– С этими тоннелями что-то неладно, Румянец. И это дело касается убитого слуги.
– Светопеснь, у нас есть куда более серьезные проблемы! – Румянец покачала головой, прижав ладонь ко лбу, словно у нее заболела голова. – Я даже не могу поверить, что ты все еще об этом думаешь. Нет, честно! Королевство готовится к войне, твоя должность при дворе впервые приобретает вес – а ты думаешь о том, как священники попадают ко двору?
Светопеснь ответил не сразу, но наконец произнес:
– Послушай, давай я объясню тебе свою точку зрения.
Он опустил руку у стороны кресла, поднял с земли маленькую коробку и показал ее Румянец.
– Коробка, – констатировала она. – Аргумент дивной убедительности.
Светопеснь снял крышку и посадил на ладонь маленькую серую белку. Та сидела совершенно неподвижно и глядела перед собой; ветерок погладил ее по шерсти.
– Безжизненный грызун, – кивнула Румянец. – Значительно лучше. Я прямо-таки чувствую, как соглашаюсь.
– Тот, кто вломился во дворец Доброзвезды, выпустил зверька, чтобы отвлечь слуг, – объяснил Светопеснь. – Дорогая моя, ты знаешь что-нибудь о взломе Безжизненных?
Она пожала плечами.
– Я тоже не знал, – кивнул Светопеснь. – Не знал, пока не потребовал от священников взломать эту белку. Судя по всему, если у тебя нет нужных управляющих фраз – то для обретения власти над Безжизненным надо потратить несколько недель. Я даже не уверен, как это делается – как-то при помощи Дыхания и пыток, насколько я понял.
– Пыток? – переспросила Румянец. – Безжизненные не чувствуют боли.
Светопеснь пожал плечами.
– В любом случае, мои слуги взломали эту белку по моему приказу. Чем сильнее и опытнее был создавший ее Пробудитель, тем сложнее взломать Приказ.
– Вот почему нам и нужны Приказы Всематери, – указала Румянец. – Если с ней что-то случится, то ее десять тысяч солдат станут нам бесполезны. На взлом стольких Безжизненных уйдут годы!
– Приказы есть еще у некоторых служительниц Всематери и Короля-Бога, – напомнил Светопеснь.
– Ты думаешь, – протянула Румянец, – что он нам их отдаст? Учитывая, что нам даже говорить с ним не дозволено?
– Я просто намекаю, что одно убийство не сокрушит всю армию, – Светопеснь поднял белку. – Но дело не в этом. Дело в том, что создатель белки имел немало Дыхания и знал, что делает. Кровь зверька заменили на ихор-алкоголь. Швы наложены идеально. Приказы грызуна были изумительно сильными. Перед тобой чудесный образец биохроматического искусства.
– И? – спросила она.
– И он выпустил белку во дворце Доброзвезды, – сказал Светопеснь. – Чтобы она отвлекла слуг и он мог пробраться в тоннели. Кто-то еще последовал за преступником – и этот кто-то убил человека, дабы не дать ему рассказать об увиденном. Что бы ни было в тоннелях, куда бы они ни вели – но на эту тайну не жалко потратить Дыхание. Не жалко убить ради нее.
Румянец покачала головой.
– Я все же не верю, что ты вообще об этом забеспокоился.
– Ты сказала, что знаешь о тоннелях, – напомнил Светопеснь. – Я послал Лларимара поспрашивать – другие о них тоже знают. Как ты и сказала, они служат хранилищами под дворцами. Разные боги в разное время приказали их соорудить.
Он взволнованно продолжил:
– Но они также идеально подходят для тайной операции! Сам двор находится вне юрисдикции городской стражи. Каждый дворец – сам по себе словно маленькая страна! Если расширить несколько погребов и соединить тоннели с чужими, пробить стены, чтобы тайно приходить и уходить…
– Светопеснь, – остановила его Румянец. – Если бы внизу действительно творилось нечто такое тайное – стали бы священники приходить по этим тоннелям во двор? Это бы не вызвало подозрения? Я хочу сказать – даже ты это заметил, насколько сложно заметить этот факт другим?
Светопеснь осекся и слегка покраснел.
– Конечно, – сказал он. – Я так увлекся игрой в полезность, что забыл о себе! Большое спасибо, напомнила, что я идиот.
– Светопеснь, я не хотела сказать…
– Нет, все в порядке, – он поднялся. – Зачем дергаться? Надо помнить, кто я такой. Светопеснь, бог, что себя ненавидит. Самый бесполезный из когда-либо обретавших бессмертие. Но вот ответь мне на один вопрос.
Румянец помедлила.
– Что за вопрос?
– Почему? – взглянул Светопеснь на нее. – Почему я ненавижу божественную жизнь? Почему я поступаю так легкомысленно? Почему я подрываю свой же авторитет? Почему?
– Я всегда считала, что тебя просто забавляет контраст.
– Нет, – ответил он. – Румянец, я был таким с самого первого дня. Очнувшись, я отказывался верить, что я – бог. Отказывался принять свое место в пантеоне и при дворе. С тех самых пор я вел себя соответственно. И, должен заметить, я стал куда умнее по прошествии лет. Но это неважно. Вот на чем надо сосредоточиться – на важной части. На вопросе «почему».
– Не знаю, – призналась она.
– Я тоже не знаю, – согласился Светопеснь. – Но кем бы я раньше ни был – он старается выбраться. Он шепчет мне, велит раскопать эту тайну. Предупреждает, что я – не бог. Побуждает меня относиться ко всему этому легкомысленно.
Он покачал головой.
– Я не знаю, кем я был – никто мне не говорит. Но я начинаю кое-что подозревать: я был человеком, неспособным просто сидеть и дать необъясненному покрыться мраком вечности. Я ненавидел тайны. И я только начинаю понимать, сколько при дворе тайн.
Румянец ошеломленно вздрогнула.
– А теперь, – Светопеснь двинулся прочь от павильона, и слуги поспешили за ним, – прошу меня извинить, у меня есть важное дело.
– Какое дело? – поднялась Румянец.
Светопеснь оглянулся.
– Встреча со Всематерью. Надо кое-что уладить с Приказами для Безжизненных.