Сири проводит странную брачную ночь. Светопеснь троллит богиню.
(
Blushweaver я пока оставил как "Румянец". "Прелестница" была второй, но "Прелестница Прекрасная" звучит каким-то маслом в квадрате.)
7
Дверь захлопнулась за спиной Сири.Дверь захлопнулась за спиной Сири.
В очаге слева рычало пламя, отбрасывавшее на комнату изменчивые оранжевые блики. Черные стены, казалось, поглощали свет, а по углам комнаты сгустились тени.
Облаченная в изысканное бархатное платье Сири замерла неподвижно, чувствуя как бьется сердце и выступает пот на лбу. Справа оказалась огромная кровать – с черными (в тон комнате) одеялами и простынями. Кровать была не занята. Сири вгляделась в темноту, и ее глаза привыкли к мраку.
Огонь затрещал, бросив отсвет на огромное троноподобное кресло у кровати. Там оказалась фигура в черной одежде и облаченная во тьму. Человек смотрел на Сири немигающим и мерцающим во тьме взглядом.
Сири задохнулась, мигом опустив глаза; ее сердце отчаянно забилось, когда она припомнила предупреждения Синепалого.
«Тут должна была быть Вивенна! – с отчаянием подумала Сири. – Я не справлюсь! Отец ошибся, послав меня!»
Она зажмурилась, задышала все чаще. С трудом разжала трясущиеся пальцы и нервно вцепилась в завязки на боку платья; руки были мокрыми от пота. Не слишком ли долго она раздевается? Он разъярится? Ее убьют еще до истечения первой ночи?
Может, это бы она и предпочла?
«Нет, – твердо подумала она. – Нет. Я должна это сделать. Ради Идриса. Ради полей и детей, которым я дарила цветы. Ради отца, Маб и всех других во дворце».
Сири наконец справилась с завязками и платье соскользнуло с удивительной легкостью – она запоздало поняла, что его и шили с расчетом на это. Она сбросила платье на пол и помедлила, глянув на нижнюю рубашку. Белая ткань сияла спектром цветов, словно попадавший на нее свет проходил сквозь призму; Сири вздрогнула, пытаясь понять, откуда взялась такая странность.
Но неважно. Она слишком нервничала, чтобы об этом думать.
Стиснув зубы, Сири заставила себя снять рубашку, оставшись обнаженной. Потом быстро опустилась на колени на холодном каменном полу и согнулась; стук сердца отдавался в ушах, когда Сири коснулась лбом пола.
Комната погрузилась в тишину, и ее нарушал лишь треск дров в очаге. В халландренской жаре огонь особо не требовался, но лишенная одежды Сири была за него благодарна.
Сири ждала; ее волосы полностью побелели, надменность и упрямство исчезли, и она была обнажена не только телом. Вот так все и закончилось – вся это ее «независимость», чувство свободы. Что бы она ни говорила и как бы ни чувствовала себя, ей пришлось склониться перед властью. Как и всем другим.
Она стиснула зубы, представляя как Король-Бог сидит там и смотрит на нее – покорную и нагую. Его самого Сири практически не видела, и лишь заметила размеры – на добрый фут выше чем любой известный ей человек; он превосходил других и по ширине плеч, и по сложению. Он был куда мощнее, чем низшие люди.
Он был Вернувшимся.
Само по себе Возвращение грехом не было. В конце концов, Вернувшиеся и в Идрисе появлялись. Но халландренцы поддерживали их жизнь, скармливая им души крестьян и каждый день вырывая у сотен людей Дыхание…
«Не думай об этом», – приказала себе Сири. И все же, как только она пыталась очистить разум, она вспоминала глаза Короля-Бога. Черные глаза, словно светившиеся в отсветах очага. Она чувствовала их взгляд, их внимание, столь же холодное, как и камни, на которых она преклонила колени.
Затрещал огонь. Синепалый сказал, что король постучит. Что если она пропустила стук? Сири даже не осмеливалась посмотреть; она уже раз встретилась с ним взглядом, пусть и случайно. Не надо было рисковать еще большим его недовольством; Сири лишь продолжала оставаться на коленях, оперевшись локтями о пол. Спина начала побаливать.
«Почему он ничего не делает?»
Она его не прельстила? Она не так красива, как он хотел бы, или он недоволен тем, что она посмотрела на него и слишком долго раздевалась? Кошмарная ирония – что если она его оскорбила именно тем, что пыталась вести себя не так легкомысленно, как всегда? Или что-то еще не так? Ему обещали старшую дочь идрийского короля, но прислали Сири. Он заметит разницу? Она для него есть?
Минуты текли, огонь пожирал поленья, и в комнате становилось темнее.
«Он играет со мной, – подумала Сири. – Заставляет ждать его каприза».
Вероятно, то, что ей пришлось оставаться в таком неудобном положении, было пояснением – кто тут у власти. Он возьмет ее тогда, когда сам пожелает, не раньше.
Сири стиснула зубы; время текло. Сколько она стоит на коленях? Может, час, может, дольше. И все же не было никакого звука – ни стука, ни кашля, ни даже шороха; от Короля-Бога не исходило ничего. Может, он ее испытывает, проверяя, сколько времени она так простоит. Может, она слишком много выдумывает. В любом случае Сири заставила себя оставаться неподвижной и чуть менять позу лишь при абсолютной необходимости.
Вивенну учили. Вивенна была уравновешенной и изящной. Но Сири всегда была упрямой. Стоило лишь глянуть на то, как регулярно она пропускала уроки и ускользала от обязанностей, чтобы оценить это качество. Со временем она переупрямила даже отца: он начал разрешать ей поступать как хочется, чтобы только сохранить рассудок.
И она продолжала ждать – обнаженная, освещенная светом углей – пока ночь длилась и длилась.
Фейерверки швырнули искры вверх, расцветив небо фонтаном света. Некоторые упали неподалеку от Светопесни, и разгорелись бешеным светом, а потом погасли.
Он расположился на кушетке под открытым небом, глядя на зрелище. Вокруг ждали слуги – с зонтиками, переносным лотком вин, нагретыми и охлажденными полотенцами (чтобы протереть лицо и ноги, если понадобится) и множеством других вещей, которые были совершенно обычны – для Светопесни.
Он наблюдал за фейерверками со сдержанным интересом. Мастера нервно сгрудились рядом; позади них виднелась группа менестрелей, которых Светопеснь позвал, но которых еще не просил выступить. При Дворе Богов всегда хватало тех, кто был готов развлечь Вернувшихся, но сегодня – в брачную ночь Короля-Бога – их стало гораздо больше.
Конечно, самого Сесеброна здесь не было. Такие праздники были ниже его достоинства.
Светопеснь поглядывал в сторону королевского дворца, строго высившегося над двором; в конце концов он лишь покачал головой и вернул свое внимание двору. Дворцы богов окружали его кольцом, и у каждого здания имелись свои двор и балкон вверху, обращенные к центру. Светопеснь сидел на некотором расстоянии от своего двора, на покрытом сочной травой огромном пространстве.
В воздух взвился новый фонтан огня, и по двору заметались тени. Светопеснь вздохнул и взял у слуги еще один фруктовый напиток. Ночь была полна приятной прохлады – достойна бога. Или богов. Светопеснь видел, что другие тоже празднуют перед своими дворцами. Группы исполнителей суетились у стен двора, ожидая возможности угодить кому-то из Вернувшихся.
Фонтан опал, и фейерверкеры обернулись к богу, с надеждой улыбаясь в свете факелов. Светопеснь кивнул с самым благожелательным выражением.
– Еще фейерверков, – сказал он. – Я очень доволен.
Три мастера возбужденно зашептались и поманили к себе помощников.
Они принялись за дело; в круг факелов вошла знакомая фигура. Лларимар, как и обычно, был облачен в одеяние священника; даже выходя в город (где он сейчас и должен был быть), он представлял Светопеснь и духовенство.
– Бегунок? – спросил Светопеснь, поднимаясь.
– Ваша светлость, – поклонился Лларимар. – Вам нравится праздник?
– Определенно. Ты разве не видишь, какой я праздный? Но ты-то что делаешь при дворе? Ты должен быть с семьей.
– Я просто хотел удостовериться, что все отвечает вашему вкусу.
Светопеснь потер лоб.
– У меня от тебя голова болит, Бегунок.
– У вас не может болеть голова, ваша светлость.
– Как ты мне часто напоминаешь, – отозвался Светопеснь. – Я полагаю, что пирушка за стенами Святой Тюрьмы так же чудесна, как и у нас?
Лларимар нахмурился, когда Светопеснь беспечно обругал божественное жилище.
– Праздник в городе потрясает, ваша светлость. В Т’Телире десятилетиями не случалось такого великого торжества.
– Вот я и повторю – тебе надо ему порадоваться.
– Я просто…
– Бегунок, – заметил Светопеснь, в упор поглядев на священника, – если что-то ты и можешь доверить мне сделать в одиночку – так это развлекаться. Я проведу – обещаю со всей серьезностью – время восхитительно хорошо, напьюсь до предела и буду смотреть, как эти добрые люди все поджигают. Иди к своей семье.
Лларимар помедлил, встал, поклонился и ушел.
«Этот человек, – подумал Светопеснь, потягивая фруктовый напиток, – слишком серьезно относится к работе».
Эта мысль позабавила Светопеснь, и он откинулся назад, наслаждаясь фейерверками. Однако вскоре его отвлекло приближение еще кое-кого… а точнее, очень важного кое-кого в сопровождении менее важных кое-кого. Светопеснь снова пригубил напиток.
Новоприбывшая была прекрасна – она, в конце концов, была богиней. Блестящие черные волосы, бледная кожа, роскошные изгибы тела. На ней было куда меньше одежды, чем на Светопесни, но так поступали многие богини. Тонкое одеяние из зелено-серебряного шелка имело разрезы по бокам, открывавшие бедра и ноги, а вырез был столь глубок, что оставлял воображению очень мало простора.
Румянец Прекрасная, богиня честности.
«А вот это уже интересно», – подумал Светопеснь, улыбнувшись самому себе.
За ней следовало порядка тридцати слуг, не считая верховной служительницы и шести младших священников. Фейерверкеры заметались, поняв, что им теперь придется очаровать уже два божества; их ученики принялись работать еще быстрее, устанавливая новые пламенные фонтаны. Несколько слуг Румянец поспешили вперед и поставили рядом на траву изысканную кушетку.
Румянец опустилась на кушетку с обычной для нее плавной грацией, скрестила совершенные ноги и улеглась на бок в соблазнительной, но при этом достойной позе. Так она смогла бы при желании повернуть голову к фейерверкам, но внимание богини было явно направлено на Светопеснь.
– Мой дорогой Светопеснь, – сказала она; слуга как раз приблизился и принес кисть винограда. – Ты разве не собираешься приветствовать меня?
«Ну, началось», – подумал Светопеснь.
– Моя дорогая Румянец, – сказал он, отставив кубок и соединив пальцы. – Зачем же мне поступать с тобой так грубо?
– Грубо? – весело переспросила она.
– Конечно. Ты определенно уделяешь серьезное внимание тому, чтобы тебя заметили… кстати, детали великолепны. У тебя косметика на бедрах?
Румянец улыбнулась, откусив виноградину.
– Немного краски. Узоры создали самые талантливые художники из числа моих священников.
– Мои им поздравления, – кивнул Светопеснь. – В любом случае, ты спросила, почему я тебя не приветствовал. Что ж, давай предположим, что я поступил так, как должен по твоему мнению. Что ты хотела, что бы я сделал при твоем приближении – излил восхищенные чувства?
– Естественно.
– Ты бы хотела, чтобы я указал, как ты ошеломляешь в этом платье?
– Я бы не отказалась.
– Упомянул, как твои завораживающие глаза сверкают при свете фейерверков подобно пылающим углям?
– Было бы неплохо.
– Рассказал про то, что твои губы так изысканно алы, что лишат дыхания любого мужчину, и все же заставят его сочинять прекраснейшие стихи каждый раз, как он вспоминает о тебе?
– Мне бы это польстило.
– И ты хотела бы, чтобы я вот так прореагировал?
– Ну конечно.
– Ну так к демонам это, женщина, – сказал Светопеснь, поднимая кубок. – Если я оглушен, заворожен и лишен дыхания – то как, к Призракам Калада, я могу тебя приветствовать? Я же должен по определению тупо смотреть.
Она рассмеялась:
– Что ж, вижу, сейчас ты явно отыскал язык.
– Ты удивишься, но он был у меня во рту, – отозвался Светопеснь. – Всегда забываю там посмотреть.
– А разве он и не должен быть там?
– Дорогая моя, – отозвался он, – разве ты меня плохо знаешь? Мой язык очень редко делает то, что от него ожидают.
Румянец улыбнулась; фейерверки снова распустились в воздухе. В пределах аур двух богов сразу цвета искр засияли по-настоящему ярко. Другие падали на землю слишком далеко от аур Дыхания, и казались тусклыми и слабыми – как будто их пламя было таким холодным и незначительным, что их можно было бы поднять и вышвырнуть.
Румянец отвернулась от зрелища.
– Но ты все же считаешь меня прекрасной?
– Конечно. Послушай, дорогая моя, ты определенно занимаешь прекрасный пост. Ты в буквальном смысле включена в определение этого слова – кажется, это даже у тебя где-то в титуле написано.
– Дорогой мой Светопеснь, мне определенно кажется, что ты смеешься надо мной.
– Я никогда не смеюсь над дамами, Румянец, – отозвался Светопеснь, снова поднимая напиток. – Смеяться над женщиной – все равно что пить слишком много вина. На какое-то время приятно, но похмелье кошмарное.
Румянец помедлила.
– Но у нас не бывает похмелья – мы не способны напиться.
– Не можем? – переспросил Светопеснь. – Так с какой радости я пью столько вина?
Румянец подняла бровь.
– Иногда, Светопеснь, – заметила она наконец, – я не знаю, когда ты ведешь себя серьезно, а когда – дурачишься.
– Ну, вот с этим я тебе могу легко помочь, – отозвался он. – Если когда-то заключишь, что я поступаю серьезно, то будь уверена – ты слишком стараешься вникнуть в проблему.
– Понимаю, – сказала она, переворачиваясь на кушетке так, чтобы оказаться на животе. Затем оперлась на локти, подчеркнув движением свою грудь; свет фейерверков засиял на обнаженной спине и заиграл цветными тенями между лопатками. – Что ж, тогда… Ты же признаешь, что я прекрасна и ошеломляюща. А не захочешь ли удалиться с праздника этим вечером? Найти… иное развлечение?
Светопеснь заколебался. Неспособность зачинать детей не мешала богам искать любовных развлечений, особенно с другими Вернувшимися. Собственно, насколько он мог понять, невозможность появления ребенка лишь поощряла свободу нравов двора в этой области. Многие боги брали в любовники смертных – у Румянец были несколько таких из числа ее священников. Развлечения со смертными в среде богов никогда не считались проявлением неверности.
Румянец гибко вытянулась на кушетке, приглашающе глядя на него. Светопеснь открыл было рот, но внезапно увидел перед собой… ее. Женщину из видения, из сновидений, ту, о которой сказал Лларимару. Кто она была?
Может, и никто. Вспышка прошлой жизни, а может, созданный подсознанием образ. Может быть, даже, если верить жрецам, некий пророческий символ. Это лицо не должно вызывать колебания – только не при встрече с совершенством.
– Я… должен отказаться, – наконец произнес он. – Я должен поглядеть на фейерверки.
– Они завораживают больше, чем я?
– Никак нет. Просто о них куда труднее обжечься.
Она рассмеялась.
– Что ж, мы можем подождать, пока они угаснут, потом удалиться.
– И все же, – ответил Светопеснь, – все равно должен отказаться. Я слишком ленив.
– Слишком ленив для любви? – поинтересовалась Румянец, перекатываясь на бок и рассматривая его.
– Я и впрямь очень вялый. Дурной из меня бог, как я постоянно говорю своим священникам. Никто меня вроде не слушает, так что, боюсь, мне придется прилежно доказывать свою правоту. Развлечение с тобой, к несчастью, подорвет саму основу моих доводов.
Румянец покачала головой.
– Иногда ты меня озадачиваешь, Светопеснь. Если бы не твоя репутация, я бы посчитала, что ты просто застенчив. Как тебе удалось спать с Тихозор, но постоянно обходить вниманием меня?
«Тихозор была последней истинно честной Вернувшейся, какой знал этот город, – подумал Светопеснь, пригубив напиток. – Ни у кого из нынешних нет и частички ее достоинства. Включая меня».
Румянец замолчала, глядя на последний шедевр мастеров огня. Зрелище становилось все более изысканным, и Светопеснь уже прикидывал – не стоит ли ему прекратить. А то еще потратят все фейерверки для него, и другим богам ничего не останется.
Румянец не пыталась вернуться в собственному дворцу; Светопеснь молчал. Он подозревал, что она пришла не только чтобы пикироваться или даже чтобы попытаться переспать с ним. У Румянец всегда были свои планы; опыт Светопесни подсказывал, что за яркой внешностью скрывалось очень многое.
Наконец его подозрения оправдались: богиня отвернулась от фейерверков, глядя на темный дворец Короля-Бога.
– У нас новая королева.
– Я заметил, – отозвался Светопеснь. – Хотя, признаю, лишь потому, что мне несколько раз напомнили.
Они замолкли.
– У тебя нет мнения по этому вопросу? – наконец спросила Румянец.
– Я стараюсь избегать мнений. Они вызывают мысли, а те – если быть неосторожным – ведут к действиям. А от действия устаешь. Я точно знаю это от одного человека, который однажды о таком читал.
Румянец вздохнула.
– Ты избегаешь мыслей, избегаешь меня, избегаешь усилий… Светопеснь, чего ты не избегаешь?
– Завтрака.
Румянец на это не отреагировала, и Светопеснь ощутил укол разочарования. Она слишком уж приглядывалась к королевскому дворцу. Светопеснь обычно игнорировал огромное черное здание; ему не нравилось, как дворец нависал над ним.
– Может, тебе стоит сделать исключение, – сказала Румянец, – и уделить внимание этой конкретной ситуации. Королева кое-что означает.
Светопеснь покрутил кубок в пальцах. Он знал, что священники Румянец были среди тех, кто активнее всего призывал к войне. Он не забыл кошмарные сны и видение объятого огнем Т’Телира. Этот образ отказывался исчезать из памяти.
Сам он никогда не высказывался за войну или против нее. Он просто не хотел вовлекаться в дело.
– У нас были королевы и раньше, – наконец заметил он.
– Только не из этой семьи, – ответила Румянец. – Точнее, ни одной со времен Калада Узурпатора.
Калад. Тот, кто начал Всевойну; тот, кто пустил в ход свои знания о биохроматическом Дыхании, создал армию Безжизненных и захватил власть в Халландрене. Он защитил королевство своей армией, но и расколол его – и правящая семья бежала в горы.
А теперь они вернулись. Точнее, одна из них.
– Опасный день, Светопеснь, – тихо сказала Румянец. – Что будет, если эта женщина выносит ребенка, и он не будет Вернувшимся?
– Невозможно, – ответил Светопеснь.
– Да? Ты так уверен?
Светопеснь кивнул:
– Из всех Вернувшихся только Король-Бог может зачинать детей, и всегда мертворожденных.
Румянец покачала головой:
– Мы знаем об этом только от самих дворцовых священников. И я слышала о… несоответствиях в записях. И даже если не станем волноваться об этом, есть и другие проблемы. Зачем нам нужна эта семья, чтобы «узаконить» наш трон? Разве трехсот лет правления Двора Богов недостаточно, чтобы королевство стало законным?
Светопеснь не ответил.
– Этот брак подразумевает, что мы по-прежнему признаем власть королевской семьи, – продолжила Румянец. – Что случится, если горный король решит забрать свои земли? Что случится, если наша королева родит ребенка от другого человека? Кто наследник? Кто правит?
– Правит Король-Бог. Это всем известно.
– Триста лет назад он не правил, – указала Румянец. – Правила королевская семья. Затем после них пришел Калад, а затем – Миротворец. Ситуация может быстро измениться. Пригласив в наш город эту женщину, мы, вероятно, положили начало концу правления Вернувшихся в Халландрене.
Она погрузилась в задумчивое молчание; Светопеснь оглядел прекрасную богиню. Со времени ее Возвращения прошло пятнадцать лет, и по меркам Вернувшихся она была стара. Стара, мудра и безмерно лукава.
Румянец бросила на него взгляд.
– Я не собираюсь позволить застать себя врасплох – как случилось с королями, когда Калад захватил их престол. Некоторые из нас строят планы, Светопеснь. Ты можешь к нам присоединиться, если пожелаешь.
– Политика, дорогая моя, – вздохнул он. – Ты же знаешь, как я ее ненавижу.
– Ты же бог храбрости. Нам пригодится твоя уверенность.
– Сейчас я уверен лишь в том, что буду тебе бесполезен.
Ее лицо застыло: богиня постаралась не проявить раздражения. Наконец она вздохнула и поднялась; потянувшись, лишний раз показала совершенную фигуру.
– Тебе придется что-то поддержать в конце концов, Светопеснь, – сказала она. – Ты – бог этого народа.
– Не по моему выбору, дорогая моя.
Она улыбнулась, наклонилась к нему и мягко поцеловала.
– Просто подумай над моим предложением. Ты лучше, чем сам считаешь. Ты думаешь, я бы предложила себя кому угодно?
Он заколебался, потом нахмурился.
– Ну, строго говоря… да, думаю.
Она рассмеялась и отвернулась; слуги подхватили кушетку.
– Перестань! При дворе есть как минимум три бога, к которым я бы даже и не подумала прикоснуться. Развлекайся и постарайся представить, что именно наш король делает с нашим наследием у себя в покоях – прямо сейчас, – Румянец поглядела на него. – Особенно если эти образы объяснят тебе, чего ты сам лишился.
Она подмигнула и скользнула прочь.
Светопеснь откинулся назад и похвалой отослал фейерверкеров. Когда заиграли менестрели, он постарался выкинуть из головы как зловещие слова Румянец, так и преследовавшие его во снах образы войны.
@темы:
Переводы,
Cандерсон,
Warbreaker
-
-
21.02.2014 в 16:24Я об этом тоже думала, когда предлагала) Но "Румянец Прекрасная" тоже странно звучит, может, тогда уж Румяна Прекрасная? (хотя тоже здравуром отдаёт)
-
-
21.02.2014 в 19:02-
-
21.02.2014 в 19:24-
-
21.02.2014 в 19:27-
-
21.02.2014 в 19:29Румянус? Дарт Румянус? XD
-
-
21.02.2014 в 19:31-
-
21.02.2014 в 19:33-
-
21.02.2014 в 19:37