Должен - значит могу!/Нельзя убивать игрока без согласия персонажа
Сесеброн невинно флиртует и рассуждает о религии и горах (эпически умилительная пара все-таки). Вивенна находит трупы. Вашер смотрит.
Расскажи мне о горах, – попросил Сесеброн.Расскажи мне о горах, – попросил Сесеброн.
– Горах? – улыбнулась Сири.
Прошу, написал он.
Король-Бог сидел в кресле у кровати; Сири расположилась на ее краю. Тяжелое платье было слишком жарким, так что она осталась в рубашке, накинув поверх простыню, и опиралась на локоть, чтобы видеть, что Сесеброн пишет. В очаге трещал огонь.
– Я и не знаю, что рассказать, – призналась она. – Ну то есть горы не так впечатляют, как чудеса Т’Телира. У вас тут столько цветов и разнообразия.
Думаю, что скалы, которые выходят из земли и поднимаются на тысячи футов к небу, вполне подходят на «чудо» , – написал он.
– Возможно, – сказала Сири. – Мне в Идрисе нравилось, я не хотела знать ничего другого. Но кому-то вроде тебя, думаю, там было бы скучно.
Скучнее чем сидеть целый день в одном дворце, никуда не выходить, ни с кем не говорить, и давать себя одевать и холить?
– Да. Тут не поспоришь.
Пожалуйста, расскажи о них.
Его почерк улучшался на глазах. Вдобавок, чем больше Сесеброн писал, тем больше схватывал; Сири искренне хотела найти ему книги – она подозревала, что он поглотит их так же быстро, и станет не менее сведущим, чем те, кто пытались ее учить.
И все же у него была только Сири. Кажется, он ценил то, что она ему давала – но, может, лишь потому, что не понимал ее невежества.
«Полагаю, – подумала Сири, – наставники бы умерли от смеха, узнав, как я жалею о том, что отмахивалась от них».
– Горы огромны, – начала она. – Здесь, в долинах, этого толком не осознаешь; надо их увидеть, чтобы понять, насколько же незначительны люди. То есть – как бы мы ни трудились и не укрепляли тело, мы так и не сможем хотя бы приблизиться к горам. Это скалы, как ты и сказал, но не безжизненные. Они зелены – как и ваши джунгли. Но это иная зелень; я слышала, что некоторые странствующие торговцы жалуются, что горы заслоняют им вид. Но я думаю, что глядя на них, как раз можно увидеть больше – они показывают, как земля вздымается вверх, ко владениям Остра в небесах.
Он помедлил.
Остра?
Сири зарделась, и волосы налились рыжиной.
– Извини. Наверное, не стоит при тебе говорить о других богах.
Других богах? – написал он. – Вроде тех, кто при дворе?
– Нет, – пояснила Сири, – Остр – идрийский бог.
Понимаю, – написал Сесеброн. – Он очень красив?
Сири рассмеялась.
– Нет, ты не понимаешь. Он не Вернувшийся, как ты или Светопеснь. Он… ну, я не знаю. Священники тебе не говорили о других религиях?
Других религиях? – переспросил он.
– Конечно, – кивнула она. – Ведь не все поклоняются Вернувшимся. Идрийцы вроде меня молятся Остру, панн-кальцы – вроде Синепалого… ну, я не знаю толком, кому они поклоняются, но не тебе.
Об этом очень странно думать, – ответил Сесеброн. – Но если ваши боги не Вернувшиеся, то кто они?
– Не они, – поправила Сири, – только один. Мы зовем его Остром. Халландренцы ему тоже молились, до того, как…
Она чуть не сказала «стали еретиками».
– До того, как прибыл Миротворец и они решили поклоняться Вернувшимся.
Но кто такой Остр? – написал Сесеброн.
– Он не человек, – пояснила Сири, – он скорее сила. Знаешь, сущность, которая смотрит на всех людей, карает неправых и благословляет достойных.
А ты с ним встречалась?
Сири рассмеялась.
– Конечно, нет. Остра нельзя увидеть.
Сесеброн поглядел на нее, нахмурившись.
– Знаю, – кивнула она, – тебе это покажется глупым. Но… мы знаем, что он там. Когда я вижу нечто прекрасное в природе – когда смотрю на горы, на то, как там дикие цветы растут в особом порядке, более правильном, чем может создать человек… Я знаю. Красота истинна. Это мне напоминает об Остре. Да и еще есть Вернувшиеся – включая Во, Первого Вернувшегося; до смерти он обрел Пять Видений, и они же откуда-то к нему пришли.
Но ты не веришь в поклонение Вернувшимся?
Сири пожала плечами.
– Я еще не решила. Мой народ твердо его отрицает. Им не нравится то, как халландренцы понимают религию.
Сесеброн несколько секунд молчал.
Так… тебе не нравятся такие, как я?
– Что? Конечно, ты мне нравишься! Ты милый!
Он нахмурился и написал:
Не думаю, что Король-Бог должен быть милым.
– Хорошо, – закатила глаза Сири, – ты ужасный и могучий. Великолепный и божественный. И милый.
Куда лучше, – написал он с улыбкой. – Я бы очень хотел встретиться с этим Остром.
– Как-нибудь я познакомлю тебя с монахами, – сказала Сири. – Они тебе могут с этим помочь.
А вот теперь ты надо мной смеешься.
Сири встретила его взгляд улыбкой. В глазах Сесеброна не было боли: он не возражал против насмешек; напротив, он их вроде находил очень интересными. И ему особенно нравилось пытаться понять, когда она серьезна, а когда – нет.
Сесеброн снова опустил взгляд.
Однако я бы хотел увидеть горы больше, чем познакомиться с этим богом. Кажется, ты их очень любишь.
– Люблю, – признала Сири. Она уже долгое время не думала об Идрисе; но когда Сесеброн заговорил о нем, Сири вспомнила прохладный простор лугов, по которым так недавно бегала. Ясный и морозный воздух – нечто, что вряд ли можно найти в Халландрене.
Растения при Дворе Богов были идеально подрезаны, расставлены и взращены. Они были прекрасны, но дикие поля ее родины обладали своей красой.
Сесеброн снова принялся писать:
Подозреваю, что горы прекрасны, как ты и сказала. Но мне кажется, что самое прекрасное, что там есть, уже спустилось ко мне.
Сири вздрогнула и покраснела. Он выглядел столь открыто, нисколько не смутился даже из-за такого прямого комплимента.
– Сесеброн! – воскликнула она. – Ты мастерски делаешь комплименты.
Комплименты? – написал он. – Я должен говорить лишь о том, что вижу. Во всем моем дворе нет ничего прекраснее тебя. Горы, породившие такую красоту, должны быть и впрямь особенными.
– А теперь ты заходишь слишком далеко, – сказала Сири. – Я видела богинь при дворе. Они куда красивее меня.
Красота состоит не во внешности, – ответил Сесеброн. – Этому меня мать научила. Странники в моей книге не должны относиться к старухе как к уродине, потому что она может быть на деле прекрасной богиней.
– Но это не сказка, Сесеброн.
Почему нет? – написал он. – Все эти истории – лишь сказки, рассказанные людьми, которые жили задолго до нас. То, что они говорят о человечестве – правда. Я смотрел и видел, как поступают люди.
Он стер написанное и продолжил:
Мне странно смотреть на такие вещи так же, как обычные люди. Я – Король-Бог. Пред моими глазами все одинаково прекрасно.
Сири нахмурилась.
– Не понимаю.
У меня тысячи Дыханий, – пояснил он. – Мне трудно видеть так же, как другие – я могу понимать людей лишь через сказки матери. Для меня прекрасны все цвета; остальные смотрят на кого-то или что-то и считают одно прекраснее другого.
Но со мной иначе. Я вижу лишь цвет – богатые, чудесные цвета, составляющие все сущее и дающие жизнь. Я не могу сосредоточиться лишь на лице, как другие. Я вижу блеск глаз, румянец щек, оттенки кожи – даже каждое пятно играет красками. Все люди чудесны.
Он стер слова и продолжил:
И потому, говоря о красоте, я должен говорить не только о цветах. А ты отличаешься. Я не знаю, как это описать.
Сесеброн поднял глаза, и внезапно Сири ощутила, насколько они близко друг к другу. И что она только в рубашке, прикрытая одной тонкой простыней. И что он высок и широкоплеч, а его душа сияет так, что цвет покрывал вспыхивает радугой.
Сесеброн улыбнулся в свете очага.
«Ой, – подумала она. – Опасное дело».
Она кашлянула, села прямо и все же снова покраснела.
– М-м, да. Так. Очень мило. Спасибо.
Сесеброн снова опустил взгляд.
Я хотел бы дать тебе поехать домой, снова увидеть горы. Возможно, я смогу объяснить это священникам.
Сири побледнела.
– Не думаю, что стоит раскрывать им, что ты умеешь читать.
Я могу использовать шрифт художников. Им очень трудно писать, но меня научили – чтобы при нужде я смог с ними общаться.
– И все же, – заметила Сири, – если скажешь, что хочешь послать меня домой – то намекнешь, что говорил со мной.
Он на несколько секунд прекратил писать.
Может, это будет и хорошо, – написал он наконец.
– Сесеброн, они хотят тебя убить.
У тебя нет тому доказательств.
– Ну, хотя бы ситуация подозрительна, – указала Сири. – Последние два Короля-Бога умерли через несколько месяцев после рождения наследника.
Ты слишком недоверчива, – ответил Сесеброн. – Говорю тебе: мои священники – хорошие люди.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
Ну, правда, они отрезали мне язык, – признал Король-Бог.
– А еще держат тебя взаперти и ничего тебе не говорят. Слушай, даже если они и не собираются тебя убить – то знают то, чего не рассказывают. Может, это как-то касается БиоХромы – нечто, что убивает тебя, когда появляется наследник.
Она нахмурилась, откинувшись назад, и внезапно задумалась – а может, в этом и дело?
– Сесеброн, как ты передаешь свои Дыхания?
Он помедлил и написал:
Не знаю. Я… многого об этом не знаю.
– Как и я, – согласилась Сири. – А их могут у тебя забрать? Передать сыну? Что если это тебя убьет?
Они этого не сделают, ответил Сесеброн.
– Но может, это возможно, – сказала она. – Может, это и происходит! Вот почему заводить ребенка так опасно! Им надо создать нового Короля-Бога, и этот процесс убьет тебя.
Несколько секунд Сесеброн сидел с доской на коленях, потом покачал головой.
Я бог. Я родился с Дыханиями, а не получил их.
– Нет, – поправила Сири. – Синепалый сказал, что твой запас собирали веками. Каждый Король-Бог получает в неделю два Дыхания, а не одно, и копит их.
Собственно, – признал он, – иногда получаю три или четыре в неделю.
– Но для жизни тебе нужно лишь одно Дыхание в неделю.
Да.
– И они не могут дать такому богатству погибнуть с тобой! Они слишком боятся этого, чтобы дать тебе его применять, но не могут позволить себе потерять его. Значит, когда рождается новый ребенок, они изымают Дыхание у старого короля – и он погибает – и передают новому.
Но Вернувшиеся не могут Пробуждать своим Дыханием, – возразил Сесеброн. – Так что мой запас бесполезен.
Сири задумалась – об этом она слышала.
– А это касается только твоего прирожденного Дыхания, или и тех, которые добавились поверх него?
Я не знаю, ответил он.
– Готова поспорить, что при желании ты бы мог пользоваться такими Дыханиями, – сказала Сири. – Зачем в ином случае удалять тебе язык? Может, ты не можешь воспользоваться Дыханием, которое сделало тебя Вернувшимся, но у тебя поверх него есть тысячи и тысячи Дыханий.
Сесеброн несколько секунд сидел неподвижно, потом поднялся и отошел к окну, уставившись в темноту за стеклом. Сири нахмурилась, подняла его доску и выбралась из кровати; нерешительно приблизилась, понимая, что на ней только рубашка.
– Сесеброн? – позвала она.
Он по-прежнему глядел в окно; Сири подошла, тоже выглянув и стараясь не касаться Сесеброна.
За стеной Двора Богов в городе сияли огни; за ними простиралась тьма – спокойное море.
– Пожалуйста, – она впихнула доску ему в руки. – Что случилось?
Сесеброн помедлил, потом взял доску и написал:
Прости. Я не хотел выглядеть так, будто жалуюсь.
– Это потому, что я по-прежнему сомневаюсь в твоих священниках?
Нет, – написал он. – У тебя интересные теории, но я думаю, что это лишь догадки. Ты не знаешь, планируют ли священники то, что ты сказала. Это меня не беспокоит.
– А что тогда беспокоит?
Сесеброн заколебался, потом стер написанное рукавом мантии.
Ты не веришь в божественность Вернувшихся.
– Мы же вроде бы об этом уже говорили.
Да, говорили. Однако сейчас я понял, что именно поэтому ты ведешь себя так. Ты отличаешься, потому что не веришь в мою божественность. Неужели только потому я нахожу тебя интересной?
И если ты не веришь – то это меня печалит. Быть богом – это то, кто я есть, что я есть, и если ты не веришь в это, то можно подумать, что ты не понимаешь меня.
Он помедлил.
Да. Звучало так, будто я жалуюсь. Извини.
Сири улыбнулась, потом осторожно коснулась его руки. Сесеброн замер, поглядел вниз – но не отстранился, как делал раньше. Так что Сири придвинулась, опершись на его руку.
– Мне не надо веровать в тебя, чтобы тебя понимать, – сказала она. – Я бы даже сказала, что те, кто тебе поклоняются, тебя не понимают. Они не могут подойти к тебе, увидеть тебя на самом деле. Их слишком увлекает аура и божественность.
Сесеброн не ответил.
– И, – добавила Сири, – я отличаюсь не только потому, что не верую в тебя. Во дворце полно неверующих. Синепалый, например, служанки в коричневом, другие писцы. Они служат тебе так же почтительно, как священники. Ну а я просто… ну, я вообще непочтительна. Я и дома отца с монахами не слишком слушала. Может, это тебе и нужно? Некто, готовый посмотреть не только на твою божественность, и узнать тебя по-настоящему?
Он медленно кивнул и написал:
Это утешает. Хотя очень странно быть богом, чья жена в него не верит.
«Жена», – подумала она. Иногда об этом было трудно помнить.
– Ну, – пожала плечами Сири, – думаю, что у каждого человека есть жена, которая не восхищается им так, как другие – и это идет на пользу. Кому-то же надо следить за твоим смирением.
Полагаю, смиренный бог – нечто некоторым образом невозможное.
– Как и милый? – улыбнулась Сири.
Сесеброн рассмеялся.
Да, именно так.
Он отложил доску. Затем нерешительно и с легким испугом положил руку ей на плечи и притянул чуть ближе; вместе они смотрели на огни города, даже ночью блиставшего цветами.
Трупов было четыре. Все они распростерлись на земле, и кровь окрашивала траву в странный темный цвет.
Со встречи в саду Д’Денир прошел день, и она снова пришла сюда. С неба лился солнечный свет, нагревая голову и шею; Вивенна оказалась в рядах потрясенной толпы. Позади нее молчаливо ждали ряды Д’Денир, каменных солдат, что никогда не выйдут на марш. Только они видели, как умерли четыре человека.
Вокруг приглушенно переговаривались люди; они ждали, пока стража закончит осмотр. Дент привел сюда Вивенну пораньше, до того, как убрали тела – он сделал так по ее просьбе. Теперь ей хотелось, чтобы он отказался.
Усиленное зрение легко различало цвет крови на траве. Красное и зеленое – почти фиолетовое в сочетании. Вивенна смотрела на трупы, чувствуя странную отрешенность.
Цвет. Так странно видеть, как побледнела кожа; она могла легко указать разницу – существенную – между кожей живого человека и мертвого.
Мертвая кожа была на десять оттенков белее живой – из-за того, что кровь вытекла прочь из вен. Почти… почти будто бы кровь и была цветом, и он ушел из своей оболочки. Краску человеческой жизни бездумно разлили, оставив холст пустым.
Она отвернулась.
– Видите? – спросил стоящий рядом Дент.
Вивенна молча кивнула.
– Вы спрашивали о нем. Что ж, вот это он и делает, вот почему мы беспокоимся. Поглядите на раны.
Вивенна снова поглядела на тела. В усиливающемся утреннем свете было легко различить то, что она раньше пропустила: кожа прямо вокруг ран от меча была полностью лишена цвета. Сами же раны отливали явной чернотой, словно их заразили некоей ужасной болезнью.
Вивенна повернулась к Денту.
– Пойдемте, – сказал Дент, уводя ее прочь; раздраженные числом зевак городские стражники наконец начали отгонять и других.
– Кем они были? – тихо спросила Вивенна.
Дент поглядел прямо перед собой.
– Банда воров. Одна из тех, с кем мы работали.
– Думаешь, он нацелился на нас?
– Не уверен, – признал Дент. – При желании он, может, смог бы нас найти. Не знаю.
Когда они прошли между статуями Д’Денир, приблизился Тонк Фа.
– Жемчужина и Болван сторожат, – сказал он. – Но никто из нас его не видит.
– Что случилось с их кожей? – спросила Вивенна.
– Это его меч, – прорычал Дент. – Нам надо как-то с ним разобраться, Тонкс; нам придется с ним столкнуться, я это чую.
– Но что за меч? – спросила Вивенна. – И как он лишает цвета кожу?
– Нам придется украсть эту штуку, Дент, – Тонк Фа потер подбородок. Рядом возникли Жемчужина и Болван; в таком защитном строю они влились в поток людей на улице.
– Украсть меч? – переспросил Дент. – Да я не прикоснусь к этой штуке! Нет, надо, чтобы он его применил. Выхватил. Он его долго не удержит – и потом мы легко сможем с ним справиться. Я его сам убью.
– Он одолел Арстила, – тихо напомнила Жемчужина.
Дент застыл.
– Он не одолел Арстила! Уж точно не в поединке.
– Вашер не пользовался мечом, – напомнила Жемчужина. – Раны Арстила не почернели.
– Тогда он сжульничал! – бросил Дент. – Напал из засады. Привел других. Сделал еще что-то. Вашер – не поединщик.
Вивенна позволила увлекать себя дальше, думая о телах. Дент и остальные говорили о вызванных Вашером смертях; она хотела их повидать. Теперь повидала – и чувствовала себя нехорошо. Беспокойно. И…
Она нахмурилась и ощутила слабое покалывание.
За ней наблюдал кто-то со множеством Дыханий.
Эй! – сказал Ночная Кровь. – Это ВараТрилидис! Надо пойти с ним поговорить. Он будет рад меня видеть.
Вашер открыто стоял на крыше здания, не задумываясь о том, кто его увидит – он редко уделял этому внимание. По цветистой улице текла бесконечная река людей, и среди них шли ВараТрилидис – Дент, как он себя звал сейчас – и его команда. Женщина – Жемчужина. Тонк Фа, как всегда. Несведущая принцесса. И извращение.
А Шашара тут? – в непостижимом голосе Ночной Крови читалась явная радость. – Надо и ее повидать! Она наверняка обо мне беспокоилась.
– Мы давно убили Шашару, Ночная Кровь, – проронил Дент. – Как и Арстила.
«Как и убьем Дента в конце концов».
Как и обычно, Ночная Кровь отказался признать смерть Шашары.
Она же меня сделала, знаешь, – сказал он. – Сделала, чтобы я уничтожал зло – и я отлично справляюсь. Думаю, она бы мной гордилась. Надо с ней поговорить, показать, как хорошо я работаю.
– Хорошо справляешься, – прошептал Вашер. – Слишком хорошо.
Ночная Кровь довольно замурлыкал, восприняв это как похвалу. Вашер, однако, вонзил взгляд в принцессу – в очевидно экзотичном платье, выделявшуюся как снежинка в джунглях. С ней надо что-то делать; из-за нее столько всего распадается. Планы рушатся как плохо сложенные ящики, и их падение вызывает шум. Он не знал, где Дент нашел принцессу и как завладел ей. Однако Вашер чувствовал искушение спрыгнуть вниз и позволить Ночной Крови ее взять.
Но смерти предыдущей ночью привлекли слишком много внимания. Ночная Кровь был прав – красться Вашер умел плохо, и о нем уже ходили слухи в городе. Это было и хорошо, и плохо.
«Позже, – подумал он, отворачиваясь от глупышки и ее наемной свиты. – Потом».
29
Расскажи мне о горах, – попросил Сесеброн.Расскажи мне о горах, – попросил Сесеброн.
– Горах? – улыбнулась Сири.
Прошу, написал он.
Король-Бог сидел в кресле у кровати; Сири расположилась на ее краю. Тяжелое платье было слишком жарким, так что она осталась в рубашке, накинув поверх простыню, и опиралась на локоть, чтобы видеть, что Сесеброн пишет. В очаге трещал огонь.
– Я и не знаю, что рассказать, – призналась она. – Ну то есть горы не так впечатляют, как чудеса Т’Телира. У вас тут столько цветов и разнообразия.
Думаю, что скалы, которые выходят из земли и поднимаются на тысячи футов к небу, вполне подходят на «чудо» , – написал он.
– Возможно, – сказала Сири. – Мне в Идрисе нравилось, я не хотела знать ничего другого. Но кому-то вроде тебя, думаю, там было бы скучно.
Скучнее чем сидеть целый день в одном дворце, никуда не выходить, ни с кем не говорить, и давать себя одевать и холить?
– Да. Тут не поспоришь.
Пожалуйста, расскажи о них.
Его почерк улучшался на глазах. Вдобавок, чем больше Сесеброн писал, тем больше схватывал; Сири искренне хотела найти ему книги – она подозревала, что он поглотит их так же быстро, и станет не менее сведущим, чем те, кто пытались ее учить.
И все же у него была только Сири. Кажется, он ценил то, что она ему давала – но, может, лишь потому, что не понимал ее невежества.
«Полагаю, – подумала Сири, – наставники бы умерли от смеха, узнав, как я жалею о том, что отмахивалась от них».
– Горы огромны, – начала она. – Здесь, в долинах, этого толком не осознаешь; надо их увидеть, чтобы понять, насколько же незначительны люди. То есть – как бы мы ни трудились и не укрепляли тело, мы так и не сможем хотя бы приблизиться к горам. Это скалы, как ты и сказал, но не безжизненные. Они зелены – как и ваши джунгли. Но это иная зелень; я слышала, что некоторые странствующие торговцы жалуются, что горы заслоняют им вид. Но я думаю, что глядя на них, как раз можно увидеть больше – они показывают, как земля вздымается вверх, ко владениям Остра в небесах.
Он помедлил.
Остра?
Сири зарделась, и волосы налились рыжиной.
– Извини. Наверное, не стоит при тебе говорить о других богах.
Других богах? – написал он. – Вроде тех, кто при дворе?
– Нет, – пояснила Сири, – Остр – идрийский бог.
Понимаю, – написал Сесеброн. – Он очень красив?
Сири рассмеялась.
– Нет, ты не понимаешь. Он не Вернувшийся, как ты или Светопеснь. Он… ну, я не знаю. Священники тебе не говорили о других религиях?
Других религиях? – переспросил он.
– Конечно, – кивнула она. – Ведь не все поклоняются Вернувшимся. Идрийцы вроде меня молятся Остру, панн-кальцы – вроде Синепалого… ну, я не знаю толком, кому они поклоняются, но не тебе.
Об этом очень странно думать, – ответил Сесеброн. – Но если ваши боги не Вернувшиеся, то кто они?
– Не они, – поправила Сири, – только один. Мы зовем его Остром. Халландренцы ему тоже молились, до того, как…
Она чуть не сказала «стали еретиками».
– До того, как прибыл Миротворец и они решили поклоняться Вернувшимся.
Но кто такой Остр? – написал Сесеброн.
– Он не человек, – пояснила Сири, – он скорее сила. Знаешь, сущность, которая смотрит на всех людей, карает неправых и благословляет достойных.
А ты с ним встречалась?
Сири рассмеялась.
– Конечно, нет. Остра нельзя увидеть.
Сесеброн поглядел на нее, нахмурившись.
– Знаю, – кивнула она, – тебе это покажется глупым. Но… мы знаем, что он там. Когда я вижу нечто прекрасное в природе – когда смотрю на горы, на то, как там дикие цветы растут в особом порядке, более правильном, чем может создать человек… Я знаю. Красота истинна. Это мне напоминает об Остре. Да и еще есть Вернувшиеся – включая Во, Первого Вернувшегося; до смерти он обрел Пять Видений, и они же откуда-то к нему пришли.
Но ты не веришь в поклонение Вернувшимся?
Сири пожала плечами.
– Я еще не решила. Мой народ твердо его отрицает. Им не нравится то, как халландренцы понимают религию.
Сесеброн несколько секунд молчал.
Так… тебе не нравятся такие, как я?
– Что? Конечно, ты мне нравишься! Ты милый!
Он нахмурился и написал:
Не думаю, что Король-Бог должен быть милым.
– Хорошо, – закатила глаза Сири, – ты ужасный и могучий. Великолепный и божественный. И милый.
Куда лучше, – написал он с улыбкой. – Я бы очень хотел встретиться с этим Остром.
– Как-нибудь я познакомлю тебя с монахами, – сказала Сири. – Они тебе могут с этим помочь.
А вот теперь ты надо мной смеешься.
Сири встретила его взгляд улыбкой. В глазах Сесеброна не было боли: он не возражал против насмешек; напротив, он их вроде находил очень интересными. И ему особенно нравилось пытаться понять, когда она серьезна, а когда – нет.
Сесеброн снова опустил взгляд.
Однако я бы хотел увидеть горы больше, чем познакомиться с этим богом. Кажется, ты их очень любишь.
– Люблю, – признала Сири. Она уже долгое время не думала об Идрисе; но когда Сесеброн заговорил о нем, Сири вспомнила прохладный простор лугов, по которым так недавно бегала. Ясный и морозный воздух – нечто, что вряд ли можно найти в Халландрене.
Растения при Дворе Богов были идеально подрезаны, расставлены и взращены. Они были прекрасны, но дикие поля ее родины обладали своей красой.
Сесеброн снова принялся писать:
Подозреваю, что горы прекрасны, как ты и сказала. Но мне кажется, что самое прекрасное, что там есть, уже спустилось ко мне.
Сири вздрогнула и покраснела. Он выглядел столь открыто, нисколько не смутился даже из-за такого прямого комплимента.
– Сесеброн! – воскликнула она. – Ты мастерски делаешь комплименты.
Комплименты? – написал он. – Я должен говорить лишь о том, что вижу. Во всем моем дворе нет ничего прекраснее тебя. Горы, породившие такую красоту, должны быть и впрямь особенными.
– А теперь ты заходишь слишком далеко, – сказала Сири. – Я видела богинь при дворе. Они куда красивее меня.
Красота состоит не во внешности, – ответил Сесеброн. – Этому меня мать научила. Странники в моей книге не должны относиться к старухе как к уродине, потому что она может быть на деле прекрасной богиней.
– Но это не сказка, Сесеброн.
Почему нет? – написал он. – Все эти истории – лишь сказки, рассказанные людьми, которые жили задолго до нас. То, что они говорят о человечестве – правда. Я смотрел и видел, как поступают люди.
Он стер написанное и продолжил:
Мне странно смотреть на такие вещи так же, как обычные люди. Я – Король-Бог. Пред моими глазами все одинаково прекрасно.
Сири нахмурилась.
– Не понимаю.
У меня тысячи Дыханий, – пояснил он. – Мне трудно видеть так же, как другие – я могу понимать людей лишь через сказки матери. Для меня прекрасны все цвета; остальные смотрят на кого-то или что-то и считают одно прекраснее другого.
Но со мной иначе. Я вижу лишь цвет – богатые, чудесные цвета, составляющие все сущее и дающие жизнь. Я не могу сосредоточиться лишь на лице, как другие. Я вижу блеск глаз, румянец щек, оттенки кожи – даже каждое пятно играет красками. Все люди чудесны.
Он стер слова и продолжил:
И потому, говоря о красоте, я должен говорить не только о цветах. А ты отличаешься. Я не знаю, как это описать.
Сесеброн поднял глаза, и внезапно Сири ощутила, насколько они близко друг к другу. И что она только в рубашке, прикрытая одной тонкой простыней. И что он высок и широкоплеч, а его душа сияет так, что цвет покрывал вспыхивает радугой.
Сесеброн улыбнулся в свете очага.
«Ой, – подумала она. – Опасное дело».
Она кашлянула, села прямо и все же снова покраснела.
– М-м, да. Так. Очень мило. Спасибо.
Сесеброн снова опустил взгляд.
Я хотел бы дать тебе поехать домой, снова увидеть горы. Возможно, я смогу объяснить это священникам.
Сири побледнела.
– Не думаю, что стоит раскрывать им, что ты умеешь читать.
Я могу использовать шрифт художников. Им очень трудно писать, но меня научили – чтобы при нужде я смог с ними общаться.
– И все же, – заметила Сири, – если скажешь, что хочешь послать меня домой – то намекнешь, что говорил со мной.
Он на несколько секунд прекратил писать.
Может, это будет и хорошо, – написал он наконец.
– Сесеброн, они хотят тебя убить.
У тебя нет тому доказательств.
– Ну, хотя бы ситуация подозрительна, – указала Сири. – Последние два Короля-Бога умерли через несколько месяцев после рождения наследника.
Ты слишком недоверчива, – ответил Сесеброн. – Говорю тебе: мои священники – хорошие люди.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
Ну, правда, они отрезали мне язык, – признал Король-Бог.
– А еще держат тебя взаперти и ничего тебе не говорят. Слушай, даже если они и не собираются тебя убить – то знают то, чего не рассказывают. Может, это как-то касается БиоХромы – нечто, что убивает тебя, когда появляется наследник.
Она нахмурилась, откинувшись назад, и внезапно задумалась – а может, в этом и дело?
– Сесеброн, как ты передаешь свои Дыхания?
Он помедлил и написал:
Не знаю. Я… многого об этом не знаю.
– Как и я, – согласилась Сири. – А их могут у тебя забрать? Передать сыну? Что если это тебя убьет?
Они этого не сделают, ответил Сесеброн.
– Но может, это возможно, – сказала она. – Может, это и происходит! Вот почему заводить ребенка так опасно! Им надо создать нового Короля-Бога, и этот процесс убьет тебя.
Несколько секунд Сесеброн сидел с доской на коленях, потом покачал головой.
Я бог. Я родился с Дыханиями, а не получил их.
– Нет, – поправила Сири. – Синепалый сказал, что твой запас собирали веками. Каждый Король-Бог получает в неделю два Дыхания, а не одно, и копит их.
Собственно, – признал он, – иногда получаю три или четыре в неделю.
– Но для жизни тебе нужно лишь одно Дыхание в неделю.
Да.
– И они не могут дать такому богатству погибнуть с тобой! Они слишком боятся этого, чтобы дать тебе его применять, но не могут позволить себе потерять его. Значит, когда рождается новый ребенок, они изымают Дыхание у старого короля – и он погибает – и передают новому.
Но Вернувшиеся не могут Пробуждать своим Дыханием, – возразил Сесеброн. – Так что мой запас бесполезен.
Сири задумалась – об этом она слышала.
– А это касается только твоего прирожденного Дыхания, или и тех, которые добавились поверх него?
Я не знаю, ответил он.
– Готова поспорить, что при желании ты бы мог пользоваться такими Дыханиями, – сказала Сири. – Зачем в ином случае удалять тебе язык? Может, ты не можешь воспользоваться Дыханием, которое сделало тебя Вернувшимся, но у тебя поверх него есть тысячи и тысячи Дыханий.
Сесеброн несколько секунд сидел неподвижно, потом поднялся и отошел к окну, уставившись в темноту за стеклом. Сири нахмурилась, подняла его доску и выбралась из кровати; нерешительно приблизилась, понимая, что на ней только рубашка.
– Сесеброн? – позвала она.
Он по-прежнему глядел в окно; Сири подошла, тоже выглянув и стараясь не касаться Сесеброна.
За стеной Двора Богов в городе сияли огни; за ними простиралась тьма – спокойное море.
– Пожалуйста, – она впихнула доску ему в руки. – Что случилось?
Сесеброн помедлил, потом взял доску и написал:
Прости. Я не хотел выглядеть так, будто жалуюсь.
– Это потому, что я по-прежнему сомневаюсь в твоих священниках?
Нет, – написал он. – У тебя интересные теории, но я думаю, что это лишь догадки. Ты не знаешь, планируют ли священники то, что ты сказала. Это меня не беспокоит.
– А что тогда беспокоит?
Сесеброн заколебался, потом стер написанное рукавом мантии.
Ты не веришь в божественность Вернувшихся.
– Мы же вроде бы об этом уже говорили.
Да, говорили. Однако сейчас я понял, что именно поэтому ты ведешь себя так. Ты отличаешься, потому что не веришь в мою божественность. Неужели только потому я нахожу тебя интересной?
И если ты не веришь – то это меня печалит. Быть богом – это то, кто я есть, что я есть, и если ты не веришь в это, то можно подумать, что ты не понимаешь меня.
Он помедлил.
Да. Звучало так, будто я жалуюсь. Извини.
Сири улыбнулась, потом осторожно коснулась его руки. Сесеброн замер, поглядел вниз – но не отстранился, как делал раньше. Так что Сири придвинулась, опершись на его руку.
– Мне не надо веровать в тебя, чтобы тебя понимать, – сказала она. – Я бы даже сказала, что те, кто тебе поклоняются, тебя не понимают. Они не могут подойти к тебе, увидеть тебя на самом деле. Их слишком увлекает аура и божественность.
Сесеброн не ответил.
– И, – добавила Сири, – я отличаюсь не только потому, что не верую в тебя. Во дворце полно неверующих. Синепалый, например, служанки в коричневом, другие писцы. Они служат тебе так же почтительно, как священники. Ну а я просто… ну, я вообще непочтительна. Я и дома отца с монахами не слишком слушала. Может, это тебе и нужно? Некто, готовый посмотреть не только на твою божественность, и узнать тебя по-настоящему?
Он медленно кивнул и написал:
Это утешает. Хотя очень странно быть богом, чья жена в него не верит.
«Жена», – подумала она. Иногда об этом было трудно помнить.
– Ну, – пожала плечами Сири, – думаю, что у каждого человека есть жена, которая не восхищается им так, как другие – и это идет на пользу. Кому-то же надо следить за твоим смирением.
Полагаю, смиренный бог – нечто некоторым образом невозможное.
– Как и милый? – улыбнулась Сири.
Сесеброн рассмеялся.
Да, именно так.
Он отложил доску. Затем нерешительно и с легким испугом положил руку ей на плечи и притянул чуть ближе; вместе они смотрели на огни города, даже ночью блиставшего цветами.
Трупов было четыре. Все они распростерлись на земле, и кровь окрашивала траву в странный темный цвет.
Со встречи в саду Д’Денир прошел день, и она снова пришла сюда. С неба лился солнечный свет, нагревая голову и шею; Вивенна оказалась в рядах потрясенной толпы. Позади нее молчаливо ждали ряды Д’Денир, каменных солдат, что никогда не выйдут на марш. Только они видели, как умерли четыре человека.
Вокруг приглушенно переговаривались люди; они ждали, пока стража закончит осмотр. Дент привел сюда Вивенну пораньше, до того, как убрали тела – он сделал так по ее просьбе. Теперь ей хотелось, чтобы он отказался.
Усиленное зрение легко различало цвет крови на траве. Красное и зеленое – почти фиолетовое в сочетании. Вивенна смотрела на трупы, чувствуя странную отрешенность.
Цвет. Так странно видеть, как побледнела кожа; она могла легко указать разницу – существенную – между кожей живого человека и мертвого.
Мертвая кожа была на десять оттенков белее живой – из-за того, что кровь вытекла прочь из вен. Почти… почти будто бы кровь и была цветом, и он ушел из своей оболочки. Краску человеческой жизни бездумно разлили, оставив холст пустым.
Она отвернулась.
– Видите? – спросил стоящий рядом Дент.
Вивенна молча кивнула.
– Вы спрашивали о нем. Что ж, вот это он и делает, вот почему мы беспокоимся. Поглядите на раны.
Вивенна снова поглядела на тела. В усиливающемся утреннем свете было легко различить то, что она раньше пропустила: кожа прямо вокруг ран от меча была полностью лишена цвета. Сами же раны отливали явной чернотой, словно их заразили некоей ужасной болезнью.
Вивенна повернулась к Денту.
– Пойдемте, – сказал Дент, уводя ее прочь; раздраженные числом зевак городские стражники наконец начали отгонять и других.
– Кем они были? – тихо спросила Вивенна.
Дент поглядел прямо перед собой.
– Банда воров. Одна из тех, с кем мы работали.
– Думаешь, он нацелился на нас?
– Не уверен, – признал Дент. – При желании он, может, смог бы нас найти. Не знаю.
Когда они прошли между статуями Д’Денир, приблизился Тонк Фа.
– Жемчужина и Болван сторожат, – сказал он. – Но никто из нас его не видит.
– Что случилось с их кожей? – спросила Вивенна.
– Это его меч, – прорычал Дент. – Нам надо как-то с ним разобраться, Тонкс; нам придется с ним столкнуться, я это чую.
– Но что за меч? – спросила Вивенна. – И как он лишает цвета кожу?
– Нам придется украсть эту штуку, Дент, – Тонк Фа потер подбородок. Рядом возникли Жемчужина и Болван; в таком защитном строю они влились в поток людей на улице.
– Украсть меч? – переспросил Дент. – Да я не прикоснусь к этой штуке! Нет, надо, чтобы он его применил. Выхватил. Он его долго не удержит – и потом мы легко сможем с ним справиться. Я его сам убью.
– Он одолел Арстила, – тихо напомнила Жемчужина.
Дент застыл.
– Он не одолел Арстила! Уж точно не в поединке.
– Вашер не пользовался мечом, – напомнила Жемчужина. – Раны Арстила не почернели.
– Тогда он сжульничал! – бросил Дент. – Напал из засады. Привел других. Сделал еще что-то. Вашер – не поединщик.
Вивенна позволила увлекать себя дальше, думая о телах. Дент и остальные говорили о вызванных Вашером смертях; она хотела их повидать. Теперь повидала – и чувствовала себя нехорошо. Беспокойно. И…
Она нахмурилась и ощутила слабое покалывание.
За ней наблюдал кто-то со множеством Дыханий.
Эй! – сказал Ночная Кровь. – Это ВараТрилидис! Надо пойти с ним поговорить. Он будет рад меня видеть.
Вашер открыто стоял на крыше здания, не задумываясь о том, кто его увидит – он редко уделял этому внимание. По цветистой улице текла бесконечная река людей, и среди них шли ВараТрилидис – Дент, как он себя звал сейчас – и его команда. Женщина – Жемчужина. Тонк Фа, как всегда. Несведущая принцесса. И извращение.
А Шашара тут? – в непостижимом голосе Ночной Крови читалась явная радость. – Надо и ее повидать! Она наверняка обо мне беспокоилась.
– Мы давно убили Шашару, Ночная Кровь, – проронил Дент. – Как и Арстила.
«Как и убьем Дента в конце концов».
Как и обычно, Ночная Кровь отказался признать смерть Шашары.
Она же меня сделала, знаешь, – сказал он. – Сделала, чтобы я уничтожал зло – и я отлично справляюсь. Думаю, она бы мной гордилась. Надо с ней поговорить, показать, как хорошо я работаю.
– Хорошо справляешься, – прошептал Вашер. – Слишком хорошо.
Ночная Кровь довольно замурлыкал, восприняв это как похвалу. Вашер, однако, вонзил взгляд в принцессу – в очевидно экзотичном платье, выделявшуюся как снежинка в джунглях. С ней надо что-то делать; из-за нее столько всего распадается. Планы рушатся как плохо сложенные ящики, и их падение вызывает шум. Он не знал, где Дент нашел принцессу и как завладел ей. Однако Вашер чувствовал искушение спрыгнуть вниз и позволить Ночной Крови ее взять.
Но смерти предыдущей ночью привлекли слишком много внимания. Ночная Кровь был прав – красться Вашер умел плохо, и о нем уже ходили слухи в городе. Это было и хорошо, и плохо.
«Позже, – подумал он, отворачиваясь от глупышки и ее наемной свиты. – Потом».
@темы: Переводы, Cандерсон, Warbreaker
А он разве не Сьюзброн?
Думал над этим вариантом, но по-русски он коряво произносится.
Да, я знаю, что текст грязный, как временная память обновится и смогу воспринимать ошибки, буду править.