воскресенье, 31 декабря 2017
Долго думал над тем, стоит ли выкладывать написавшееся совсем недавно - в среду. Не совсем новогоднее оно все-таки. Но... Пусть будет. Редактировать еще стану, конечно. А пока - прошу.
– Расскажите мне о них, – неспешно произнес Катоно Тэн.
Голос его звучал совершенно ровно и невыразительно. Лицо тоже казалось маской, на которой навечно застыло выражение вежливого отстраненного интереса. Даже одежда не блистала привычными для Самоцветной Империи красками: неяркая ткань, отсутствие узоров. Одно-единственное украшение на запястье – обязательный для магов серебряный знак, браслет с жемчугом и алмазом.
«Неужели он действительно… – подумала Аой. – Никогда бы не поверила».
Она чуть заметно покачала головой. Неважно. Она позвала Катоно не за его внешность. А может, он просто уже ко всему привык, с долгоживущими-шентей так бывает.– Расскажите мне о них, – неспешно произнес Катоно Тэн.
Голос его звучал совершенно ровно и невыразительно. Лицо тоже казалось маской, на которой навечно застыло выражение вежливого отстраненного интереса. Даже одежда не блистала привычными для Самоцветной Империи красками: неяркая ткань, отсутствие узоров. Одно-единственное украшение на запястье – обязательный для магов серебряный знак, браслет с жемчугом и алмазом.
«Неужели он действительно… – подумала Аой. – Никогда бы не поверила».
Она чуть заметно покачала головой. Неважно. Она позвала Катоно не за его внешность. А может, он просто уже ко всему привык, с долгоживущими-шентей так бывает.
– С кого начать? – спросила она. Собеседник не ответил, на лице не дрогнул ни один мускул. Над его головой висела картина с серебристой ивой над озером: казалось, в нарисованном дереве куда больше чувств, чем в живом человеке.
Аой подавила легкое раздражение. Невольно прикоснулась к серебряной броши в виде журавля, которой ткань лазурного платья была заколота у горла. Она хотела начать в подобающем для разговора с гостями стиле, но сами по себе вырвались иные слова.
– Они подарили мне эту брошь вместе, – сказала Аой. – Мне было пятнадцать лет, и я очень любила журавлей. Всегда смотрела, как они летят по небу, иногда даже слишком долго смотрела, забывая о занятиях. Конечно, все заметили. И решили…
Она оборвала фразу. Снова погладила холодный металл, с усилием протолкнула слова сквозь комок в горле:
– Сестра все придумала. Старший брат достал руду, когда отправился в поездку. Средний выделил из нее серебро…
Аой снова запнулась, сморгнув слезы и вспоминая, как ее впервые начали учить искусству волшебства.
Семья Масанори славилась равно искусными ювелирами и магами. Чаще всего в ней учились стихийным искусствам Пяти Князей, нередко – Воплощению. Многие говорили, что еще через пару поколений семья войдет в число самых известных волшебных родов государства.
Сбудется ли такое предсказание сейчас, когда она осталась одна?
Белая Чума косой прошлась по южным областям Империи и собрала богатую жатву. В числе жертв оказалась и семья Масанори. Аой до сих пор не знала, как выжила сама. Благословение предков? Стойкость, подаренная кровной магией и путем Князя Земли? Просто удача?
Ответ один и тот же: она выжила. Все остальные – нет.
Совершив похоронные обряды и вступив в права наследства, Аой постепенно наполнила опустевший дом жизнью. Кто-то из прежних слуг выжил, многих пришлось нанимать заново. Нельзя ни на кого пожаловаться, все исполнительны и внимательны.
Но нет тех, кого знала с детства. Уже нет.
– Мать придумала, как именно он должен выглядеть, – Аой снова с силой прижала пальцы к фигурке журавля. – И изобразила. А отец его сделал. Вы знаете…
Конечно, он знал. Мало кто в этих местах не слышал имя Масанори, не видел созданные ими узоры на металле и камни, погруженные в золото и серебро.
Аой вздохнула, постаралась взять себя в руки.
– Отец сделал, – повторила она. – И подарили они тоже все вместе. Я думала, я сама взлечу…
Катоно смотрел спокойно и бесстрастно, не задавал вопросов и не просил продолжать. Аой снова кольнуло раздражение, но она сосредоточилась на собственной силе, призвала кровь успокоиться. Переплела пальцы, ощутив металл холодного кольца, ее собственного знака мага.
– А первый в жизни подарок я получила от старшего брата, – сказала она и поправилась: – Первый, который я помню. Он очень гордился тем, что обогнал всех, и не раз об этом напоминал. Зато потом ему так и не удалось быть первым, всегда кто-то успевал раньше.
Аой с трудом улыбнулась. Оглянулась вокруг, и неожиданно для себя самой сменила тему.
– Этот дом уже много поколений принадлежит нашей семье. Но при жизни деда случился пожар. Потом именно отец многое тут перестроил, и уже наше поколение тоже изменило…
– Покажите, Масанори ланши, – неожиданно сказал Катоно.
– Что? – слегка растерялась Аой.
– Дом и след семьи, – лаконично ответил Катоно. Через миг Аой поняла и кивнула. Поднялась, зашелестев платьем, Катоно встал следом. Проходя сквозь темные деревянные арки дверей, он ступал совершенно бесшумно; ни одна полированная половица не скрипнула под ногами.
Через пару минут Аой мысленно поблагодарила собеседника. Он словно знал, что так ей будет легче.
Каждая комната вызывала воспоминания, а те – облекались словами. Подставка для меча, инструменты, кисти, пологи, старые кровати и столы. Написанные матерью картины. Резьба на окнах, идея среднего брата. Неумело, но с энтузиазмом вышитые сестрой узоры.
Казалось, сам дом отзывался, вовремя являя детали, обретавшие плоть в словах. Царапина на темном дереве стола, случайно оставленная инструментом отца. Тонкий силуэт горы на белой перегородке, начертанный матерью. Тихо позванивающие от малейшего движения воздуха серебряные колокольчики, созданные братьями.
Аой почти забыла о том, что Катоно Тэн следует за ней безмолвной тенью. Она переходила из комнаты в комнату, вспоминала и говорила, говорила и говорила. Даже не пыталась как-то построить речь. Просто вспоминала и рассказывала, ощущая, как дрожит голос, как слезы просятся на глаза, но разом чувствуя и странное облегчение.
А потом, на втором этаже, в просторной комнате с чистыми стенами, она резко остановилась.
Двери слева вели в ее собственную комнату и в комнату родителей. А впереди была полуоткрыта дверь в кабинет отца. Теперь – ее собственный.
Аой видела разложенные на столе бумаги и приготовленные письменные принадлежности. Она знала, что рано или поздно ей придется переступить порог, сесть за стол и заняться делами.
И каждый раз, как она об этом думала, ее пробирал холод. Это значило, что она окончательно займет место ушедших. Окончательно расстанется со своей семьей.
Она не могла даже подойти к двери кабинета.
– Назовите мне имена, – проронил Катоно.
Аой вздрогнула. Медленно повернулась к нему – неужели уже время, уже хватит? Встретила все тот же бесстрастный взгляд. Прикрыла глаза, потом снова подняла веки. И медленно произнесла:
– Масанори Вэньян.
Старший брат. Веселая улыбка, тяжелый бронзовый браслет на левом запястье. Частые поездки и подарки. Частые чернильные пятна на руках после переговоров. Размытая тень от быстрых ударов меча во время тренировок.
– Масанори… Асано.
Средний брат. Серьезный взгляд, ирония с непроницаемым лицом. Рассудительные слова и терпеливый взгляд. Запах металла и гибкие сильные пальцы, воля, менявшая камень и сталь.
– Маса… Масанори Нин.
Младшая сестра. Живые глаза, любопытство и быстрые, легкие движения. Звонкий смех и лукавая улыбка. Поворот головы и фырканье, способные заменить тысячу слов. Кошки и собаки, льнувшие к ее рукам.
Катоно Тэн по-прежнему смотрел на нее, не меняя выражения лица. Застыл статуей, будто высеченной из гранита Восточной Стены.
Аой стиснула зубы, пытаясь сдержать чувства, пытаясь назвать последние имена спокойным тоном. Не получилось. И с первыми-то не получилось.
– Масанори Кайто! – вырвался у нее крик вместе со слезами. – Масанори Цзяо!
Отец и мать. Лица над тобой. Большие ладони, в которые доверчиво ложатся пальцы. Объяснения и уроки. Ласковое прикосновение к плечу, снимающее усталость. Истории и рассказы, советы, помощь, вечера вместе, поездки к Белому источнику и в храм Алой Ивы, терпение и понимание, умение выслушать и согласиться или объяснить, когда неправа, мимолетные взгляды друг на друга, тепло, проскальзывающее в каждом касании, незримая и ощутимая связь…
– Хватит, Масанори ланши, – сказал Катоно.
Аой поняла, что пол под ногами дрожит в такт биению сердца, отзываясь на ненаправленную силу Земли. На миг кольнул стыд, но через миг она поняла, что Катоно даже не собирался делать выговор.
Его слова были именно тем, чем прозвучали. Ему хватило рассказанного, и он просил не мешать, дать приступить к работе.
Аой отступила назад, коснувшись броши. Катоно неспешно осмотрелся, переводя глаза с одной стены на другую, словно проникая взглядом под чистую поверхность.
А потом он поднял руки, и воздух задрожал от силы творимого волшебства.
Потом, обдумывая случившееся, Масанори Аой пыталась подобрать слова для того, что увидела на лице Катоно Тэна, того, как оно изменилось. Она сумела найти лишь странное определение.
«Сосредоточенное счастье».
Предельное внимание, полное погружение в свою задачу, в понимание того, что и как надо сделать. И невыразимые словами счастье и радость от того, что он это делает, что он осознает и творит. Свет в глазах, проступающий сквозь лицо и читающийся в каждом движении, свет, возжигаемый лишь тем, чему человек посвятил жизнь и душу.
Но эти слова Аой нашла позже. Сейчас же она с ослепительной ясностью поняла, почему Катоно Тэн одевается и ведет себя именно так. Ничто в его одежде, голосе и лице не влияло на рассказ заказчика. Ничто не подталкивало собеседника к выбору тех или иных слов. Ничто, кроме воли говорящего, не определяло то, что он скажет об ушедших.
Знание, полученное с предельной чистотой. Важнейший ход, когда речь идет об именах тех, кого больше нет.
И о Воплощении их образов, сплетенных из имен и воспоминаний.
Сила хлынула из кончиков пальцев Катоно Тэна, заплясала тысячами невидимых кисточек на чистых стенах. Полуоформленные образы возникали, менялись, пропадали, появлялись снова, вертелись в круговороте моментально сменяющих друг друга идей и впечатлений.
Аой застыла на месте, даже не пытаясь уследить за меняющимися силуэтами и красками. Она знала, что происходит, даже не владея ни Именованием, ни Воплощением.
Ведь для этого она и оплатила визит Катоно Тэна. Одного из немногих магов-художников Империи. И единственного, кто творил исключительно посмертные портреты, рискуя и опираясь на имена ушедших.
Аой не знала, сколько они простояли так: погрузившийся в свое волшебство художник и безмолвная хозяйка дома. В какой-то миг у нее закружилась голова от сотен образов, она закрыла глаза и лишь вслушивалась в шелест чужой магии.
А потом все стихло.
– Они здесь, – сказал Катоно.
Аой медленно открыла глаза и задохнулась.
Много позже она будет гадать, что именно Катоно понял из ее рассказов, что – удачно угадал, а что – уловил чувствами Именователя. Но эти раздумья, опять же, придут потом.
А сейчас она смотрела на свою семью.
Вэньян улыбался со стены, бросив ладонь на рукоять меча и помахивая свитком с печатью. Достанешь, сестричка? Угадаешь, за чем я ездил в столицу области?
Асано смотрел с серьезной заботой, забросив за спину безупречно заплетенную косу. Ну что же ты снова ничего теплого не накинула? Знаю про твои Искусства, но осторожных предкам и беречь не надо.
Нин сидела, чинно сложив руки на коленях, но глаза лукаво искрились. А спорим, я дольше по-придворному просижу, пусть и маленькая? Спорим, а?
Трое младших на одной стене. И двое старших на другой.
Родители стояли вместе, и казалось, что серебро в волосах отца плавно продолжается паутинкой узора на платье матери. А свет, игравший на ее коже, был точно таким же, как и наполнявший почти готовое ожерелье в отцовских руках.
Они смотрели на своих детей с едва заметными улыбками, и Аой видела, что вот еще миг – и Кайто с Цзяо посмотрят друг на друга, поцелуются взглядами. Как всегда. Как было.
Аой медленно двинулась с места. Коснулась руки отца, вздрогнула, ощутив тепло. Провела кончиками пальцев по протянутой к ней ладони матери. Отошла к противоположной стене, снова протянула руку. Темные волосы сестры. Руки братьев.
Прощайте. И здравствуйте. Снова и снова.
– Они именно такие, какими были, – сказала Аой вслух.
– Нет, – покачал головой Катоно.
Слово прозвучало неожиданно ярко, с чувством. Аой взглянула на него с удивлением, но тут же поняла: работа завершена, художнику больше не надо отстраняться от разговора.
– Они такие, какими вы их помните, – продолжил художник. – Это лишь одна грань того, какими они были.
– Верно, – спокойно согласилась Аой. – Но иной у меня нет. И все, кто жил в этом доме, заслуживают памяти любящего человека.
Щека Катоно Тэна слегка дернулась. Аой бы и не заметила, не будь движение мышц на ранее бесстрастном лице столь внезапным.
– Вы не согласны? – спросила она.
– Есть иные мнения, – Катоно чуть заметно пожал плечами. – Есть люди, которым важно, чтобы кого-то помнили только так, как они хотят. Любовь к этому не имеет никакого отношения. Желание сохранить добрую память – тоже.
Он снова дернул щекой.
– От таких заказов я всегда отказываюсь.
Аой медленно кивнула. Потом задумалась, пытаясь поймать очень странное ощущение, дать ему имя. Медленно обвела взглядом стены, с которых смотрела ее семья.
– Подождите минуту, Катоно таншен, – попросила она и быстро удалилась в свою комнату. Там остановилась перед зеркалом и несколько секунд смотрела на себя. Потом прикрыла глаза, твердо кивнула и потянулась к шкатулке с украшениями.
Когда Аой вернулась, ее платье было заколото брошью со сложным узором. А серебряного журавля она молча протянула художнику.
– Но она же вам дорога, – удивленно сказал Катоно, чуть-чуть приподняв брови.
– Дорога, – согласилась Аой и оглянулась на стены, с которых смотрела семья. – Но сейчас именно она породила мои слова, а те – картины. Мне теперь…
Она закончила фразу неловким жестом. Сама не была уверена, какими словами выразить то, что чувствовала.
Художник понял, и молча взял брошь. Она странно смотрелась на крепкой мужской ладони, выделялась светлой вспышкой на коже.
– Я всегда хотела путешествовать, – со вздохом сказала Аой. – Теперь на это не будет времени.
Она снова поглядела на брошь. И добавила:
– Но журавль должен лететь. Это правильно.
Катоно Тэн внимательно посмотрел ей в глаза. Потом медленно достал из рукава кусочек шелка, завернул в него брошь.
И улыбнулся.
Аой на миг задохнулась: улыбка вспыхнула неожиданно, исчезла так же быстро, но осталась в памяти. Словно она стояла перед суровой крепостью, а потом кто-то внутри зажег золотые фонари, наполнив мир вокруг теплым мягким светом.
– Я благодарю вас, Масанори ланши, – поклонился Катоно. – Мне было очень приятно здесь работать.
– Я благодарю вас, Катоно таншен, – эхом отозвалась Аой с подобающим поклоном. – Вы всегда будете желанным гостем в этом доме.
Она ненавязчиво выделила слово «гость». Катоно уловил оттенок и серьезно кивнул.
Он покинул дом через несколько минут, подобающим образом попрощавшись с хозяйкой. Аой же бестрепетно переступила порог кабинета. Села за стол, задумчиво посмотрела на бумаги, заключавшие в себе дела семьи. Предстояло еще очень много работы.
Но теперь она знала: стоит ей сделать несколько шагов – и она по-прежнему сможет посмотреть в глаза тем, кто всегда ей помогал. И одна мысль об этом вливала силы потоком полноводнее Старой Реки.
Аой решительно пододвинула ближайший свиток и коснулась кисти.
На лице главы рода Масанори играла задумчивая улыбка.
Семьдесят шесть лет спустя Катоно Тэн снова будет сидеть под картиной с изображением серебристой ивы и слушать рассказ о Масанори Аой, уже давно получившей прозвище Феникс Масанори. На этот раз с ним будут говорить многие люди, и художнику потребуется больше времени, чтобы создать образ, сотворенный ее именем. Воплощенный портрет будет заключать в себе частичку памяти каждого из домочадцев, отражать все грани того, какой она осталась в их памяти.
И ее платье будет заколото брошью в виде журавля.
@темы:
Данлин,
Творчество
-
-
31.12.2017 в 23:02-
-
01.01.2018 в 13:09-
-
01.01.2018 в 13:39